— Вам бы на бричке хорошо было поехать, ей управлять удобно, и образцы можно с собой привезти. Почему-то мне кажется, что в Каза Арригони найдётся и бричка, и лошадь для неё.
Показав язык замахнувшейся на неё полотенцем матери, Стефания скрылась за дверью, и из раздевалки послышалась простенькая уличная песенка.
— Не хочешь спрашивать у Винченцо? — поинтересовалась проницательная Франка.
— Не хочу быть обязанной. Я пока не понимаю, что и как у нас складывается. Знаешь, — неожиданно разоткровенничалась я, — был уже в моей биографии человек, который, казалось, вот на полный круг совпадает со мной. Я только начинала фразу, а он её заканчивал…
— И что оказалось?
— Оказалось, что он считал меня своей собственностью. А меня это не устраивало.
— Бывает, — согласилась синьора пастайя. — Ну, что, равиоли у нас получаются такие: зеленые с рикоттой, жёлтые с грибами, красные с ветчиной, синие с креветками, белые…
— Давай сделаем жёлтые с рикоттой и тыквой, а белые с грибами. И будем предлагать сетами по пять штук с пятью разными соусами в маленьких соусниках. Кстати, а они у нас есть?
Завертелась работа, Стефания занялась лапшой и соусами, я поставила вариться бульон; пришёл Марко и был отправлен в винный погреб, считать бутылки и записывать названия производителей. Вчера мы с Франкой купили отличную говядину для bistecca fiorentina, выдержанную, по уверениям мясника, полные две недели при температуре четыре градуса и высокой влажности. Мог и не уверять — я сама видела, что куски прямо-таки просятся на раскалённые угли. Ну что же, отлично! Мариновать это мясо ни в коем случае нельзя, а значит, у меня появилось время, чтобы приготовить начинку для цветов цуккини: всё та же рикотта с порубленными острыми каперсами, базиликом и капелькой настойки шафрана.
Поглядела циферблат: час дня, пора открываться. Пошла к двери, и тут же в неё застучали.
— Добрый день, — сказала я, приветливо улыбаясь. — Вы как раз вовремя. Мы открываемся на ланч.
Довертон поставил точку, перечитал написанное и досадливо поморщился.
— Напомни мне, почему мы до сих пор не поговорили с Уго делла Кастракани? — спросил он негромко.
— Может быть, потому, что ты не хочешь с ним встречаться? — равнодушно откликнулся Винченцо.
Он сидел в низком удобном кресле, забросив длинные ноги на подлокотник, и что-то подсчитывал на листе бумаги.
— Тогда второй вопрос — почему я до сих пор терплю тебя?
— Может быть, потому, что я чем-то тебе дорог? — наследник дома Арригони скинул ноги на пол и встал. — Какого Тёмного, Джек, что ты рефлексируешь? Мы не могли встречаться с Уго, потому что нам нечего было у него спросить!
— Ну да. Странно было бы задать человеку вопрос, какого рожна он приехал в родной город после долгого отсутствия.
— Вот именно! Приехал и приехал. Мы с тобой тоже не сидели всю жизнь на родном пороге. А сейчас у нас есть хотя бы формальный повод для визита.
— И всё же я бы ещё подождал, Винс.
— Неожиданный вывод из сказанного.
— Видишь ли, я просмотрел свои заметки по этому делу и понял, что меньше всего мы сейчас знаем о двух вещах…
— О смысле жизни и доказательстве гипотезы Ходжа?
— Да тьфу на тебя! Вот же балабол! Мы не знаем, куда делся нотариус и зачем были утащены семейные книги Гуэррани и Белладжио.
— Ещё делла Кастракани и Гуиниджи.
— Ты понимаешь, вот с этими проще: семейная книга могла понадобиться Уго, пресекшийся род тоже мог заинтересовать кого-то в неблаговидных целях. Но вот первые две… — Довертон покачал головой. — Не складывается.
— Ты предлагаешь поговорить с ними?
— Со старшим поколением для начала.
— Ну что же… Идея принята. Значит, Лука Белладжио должен быть дома, он раньше пяти вечера никогда не выходит, а с Паскалем Гуэррани я сейчас свяжусь по коммуникатору.
Лука Белладжио был мерзким старикашкой. Вот просто никак иначе его нельзя было назвать. Довертон за годы работы в Службе магической безопасности повидал самых разных представителей различных рас, населяющих Гею — людей, эльфов, гномов, домовых духов, и старался не наклеивать ярлыки ни при каких обстоятельствах. Но тут!..
Мутные близко посаженные глазки беспрерывно перебегали с одного посетителя на другого, через каждые три-четыре слова речь Луки сопровождалась гнусным смешком, будто он рассказывал собеседникам сальные анекдоты. Он потирал ладони, и от него пахло старостью, немытым телом и неприятностями.
Тут Джон припомнил свою старшую сестру с её повышенной эмоциональностью, и с трудом сдержал усмешку, поняв, что оценивает старшего Белладжио так, как оценивала бы женщина. Мысленно дав себе пинка, он вновь подключился к разговору.
Впрочем, вновь и вновь проскальзывая мимо вопросов, задаваемых Винченцо, хозяин дома жаловался на всё: на слишком жаркий сентябрь, на высокие городские налоги, на детей, которые старика забыли и носу не кажут в Каза Белладжио…
— Вот кстати, мессере. — прервал его Довертон. — А когда вы последний раз заглядывали в вашу семейную книгу?
— Ну-у… — задумчиво протянул тот. — Э-э-э… Ну, недели две назад, наверное.
— Ага. Замечательно. И какая информация там появилась о вашем младшем сыне?