Мессере Джованни, ваш кот слишком умён!..

Сзади свистнули. Я обернулась и страшными глазами посмотрела на Урагха, с улыбкой во всю пасть, Лючию, показывающую мне большой палец… на всю компанию сокурсников, которых я второй день веселю.

— Вот что, — я затолкала куда-то последнюю тетрадь, закинула рюкзачок на плечо и взяла Винченцо за локоть, — Пойдём. Тут поговорить не дадут.

К вечеру голова Довертона гудела, словно разъярённый пчелиный рой. Он поселил Анджело Белладжио в соседний номер в отеле, попросил главу местной Службы магбезопасности побеседовать о его трудоустройстве с коллегой из городской стражи, написал черновик отчёта по расследованию, трижды связывался с Лавинией, пообедал кофе с булочкой, поужинал бокалом вина с фокаччей, и всё это время говорил, говорил, говорил…

Наконец уже в половине девятого сев в удобное кресло в таверне рядом с отелем, Джон выпил рюмку граппы, съел огромный эскалоп и с чувством глубокого удовлетворения закрыл рот.

— Сидишь? — раздался за его спиной женский голос.

— Угу.

— Молчишь, гадости думаешь?

Возражать было лень, и он снова согласился:

— Угу.

— Выразительно…

Лавиния села в кресло, велела официанту принести граппы и для неё, пригубила, кивнула с одобрением и распорядилась:

— Вот что, принесите, пожалуй, нам всю бутылку. И какого-нибудь сыру что ли… Про Мартенса тебе рассказывать, или ты не в состоянии воспринимать?

— Слушать могу, говорить нет, — коротко ответил Джон.

— Тогда слушай. Ну, про банду, торговлю незаконными амулетами и артефактами и столь же незаконную магическую практику ты вчера и сам слышал? — он согласно кивнул. — Мне интересно было, что произошло в Люнденвике тридцать лет назад и почему многообещающий учёный превратился в пособника бандитов.

— Многообещающий — это одно слово или два? — поинтересовался Довертон, допивая рюмку.

— Язва, — довольно парировала Лавиния. — Пока одно. Так вот, странным образом, там была ситуация зеркальная к истории Маттео и Уго. То есть, Мартенса обвинили в краже научных результатов, плагиате, подлоге и Тьма знает в чём ещё.

— И что, в самом деле было?

— Не знаю, — с сомнением ответила госпожа Редфилд. — Что-то, безусловно, было, хотя сам фигурант с пеной у рта возражает против всех обвинений. Не думаю, чтобы кто-то стал строить столь внушительное здание на совсем уж пустом месте. Ты лучше меня знаешь Люнденвикский университет, вот скажи, насколько возможно?

— Хм, — Джон задумался. — Нет, ну, всякое бывает… Но в данном случае… Мартенс писал докторскую, да?

— Точно.

— А кто обвинил, коллега по кафедре?

— Не-а, аспирант, пишущий магистерскую диссертацию.

— Вряд ли. Там, конечно, банка с пауками, среди диссертантов, но откровенный плагиат будет виден сразу так же хорошо, как контрабас в аптеке.

Лавиния фыркнула, оценив сравнение, и продолжила:

— В общем, нам это не очень важно, просто любопытно было. Вернусь, узнаю всю подноготную этой истории. Так вот, дуэль обоим соперникам в голову не пришла, они ограничились административным оружием, и по результатам боёв Мартенс вылетел и из докторантуры, и из исследовательской лаборатории «Пирсон и Джефферсон». По его словам, скитался по миру, прожил сколько-то лет в империи Чинь, потом в Сиаме, перебрался в Анатолию… в общем, в конце концов застрял в Пизе. Важно для нас именно пребывание в Чинь, поскольку именно там некий мастер Юн Лин обнаружил у него зачаточные способности к некромантии и магии крови.

— И развил их, — дополнил Довертон, старательно держащий глаза открытыми. — Он сильно сопротивлялся на допросе?

— Практически нет. Не хотел отвечать только на вопросы об учениках, и сразу тебе скажу, о Марко Кватрокки мне ничего практически не удалось выяснить. Мартенс очень неохотно о нём говорил, а когда узнал, что мальчика нет в живых, вообще замолчал. И прочесть его мне не удалось пока что.

— Больше всего меня как раз интересует Марко, — ответил Джон. — Это вообще единственное, что меня теперь интересует.

— У меня есть идея. Теория, — осторожно начала Лавиния. — Может быть, мальчик в какой-то момент почувствовал неладное — то ли в том, что говорила ему мать, то ли в уроках от Мартенса. Но контакта с внешним миром у него не было никогда, он не знал, куда пойти и с кем посоветоваться. И странные происшествия — это его сигнал бедствия.

— Ничего себе сигнал бедствия — десяток покойников, выпивших чаю!

— В Чине он был вместе с матерью и Мартенсом. И я думаю, что неверная ферментация чайных листьев, некое воздействие на них, это как раз-таки сам учитель. Вспомни, он алхимик по образованию!

— Н-ну, может быть… Конечно, я влез в это дело… то есть, и само дело создалось из-за странности происшествий, которые никуда не вписывались.

— Да! И при этом получались достаточно громкими, о них писали в газетах, говорили по головидению. Свадьбы, кошачьи выставки, новая модель экипажа, это всё громко звучало.

— Хорошо, я подумаю об этом… — тут Довертон осёкся и с досадой махнул рукой. — Всё равно выяснить достоверно мы не сможем. Единственный, кто мог бы рассказать правду, Марко Кватрокки, мёртв.