Мятеж

Джаспер жил над скотобойней в переулке на северном берегу реки. Окружающие здания были складами и оптовыми магазинами, и все оказались закрыты в это время ночи. Улица не была вымощена булыжником – это была просто утоптанная земля, и путь не освещал ни один фонарь. Луна освещала водную рябь реки в конце улицы и черепицу на крыше, все еще влажную от дождя, но западная сторона переулка оставалась в тени. Там стоял Олливан, наблюдая за квартирой.

Жизнь, которую он так хотел вернуть, была такой до того, как в ней появился Джаспер. Олливан надеялся никогда сюда не возвращаться. Участок улицы перед скотобойней был в темных пятнах; возможно, сюда выливали грязную воду, но скорее всего, это была кровь. Это не то место, в котором ожидалось найти жилище образованного сына богатых родителей, но именно поэтому Джаспер выбрал его, и по той же причине оно нравилось Олливану. Это был отказ от всего, на чем их воспитывали. Теперь каждое воспоминание о пребывании здесь и о том годе, что предшествовал убийству, звучало как предупреждающий звонок, который он так и не услышал.

Это началось три зимы назад в Странствующем Месте.

Джупитус и Алана заставили Олливана стать преемником, поэтому он никогда открыто не признавал, что их игры и вечеринки обычно сопровождались разгульным весельем. Тот вечер стал исключением. Он приехал туда один, угрюмый и скучающий по Сибелле, которая уехала из города со своими родителями. В общей комнате было душно и многолюдно. Конденсат, покрывший стекла окон, оказался достаточно густым, чтобы скрыть крупинки пушистого снега, собирающегося с другой стороны. В июле, в самый разгар зимы, было нечем заняться, кроме как посещать светские мероприятия, вот все сюда и пришли.

Олливан был не в настроении общаться с большинством своих сверстников и ожидал, что Лев, который жил неподалеку, окажется здесь раньше его. Но это было не так. Вместо этого Олливану пришлось в течение тридцати минут слушать монолог Томаса Отуэома о достоинствах одного из его любимых портных по сравнению с другим, одновременно осматривая комнату в поисках тех немногих людей, с которыми он действительно хотел провести время.

До начала вечерней игры оставалось несколько мгновений, как вдруг Лев и Вирджил вместе появились в дверях общей комнаты. Несколько недель назад они признались друг другу в любви, и, хотя их щеки раскраснелись от холода, улыбки, которые они дарили друг другу, говорили о том, что они не чувствуют мороза. Они не искали Олливана.

– Преемники!

Этта Флинт, которой предстояло быть президентом еще два месяца, взобралась на стол, чтобы обратиться к переполненному залу.

– Добро пожаловать на сегодняшнее заклятьерование!

– Нет такого слова, Этта! – крикнул кто-то из-за бара.

– Ну, мы решили, что это так называется, – огрызнулась Этта.

Она помахала перед ними цилиндром и объяснила правила игры. Среди присутствующих выберут несколько участников, после чего она вытянет из шляпы одно из заклинаний, и победит тот, кто лучше его исполнит. Толпа выбирала победителя в каждом поединке, пока не оставалось всего два чемпиона. Потому что играли парами.

– У вас шестьдесят секунд, чтобы выбрать себе партнеров. Начинайте!

Преемники стремительно перемещались по комнате, словно муравьи по клубнике. Продвигаясь ко Льву и Вирджилу, Олливан не был уверен, где заканчивается он сам и начинаются остальные люди. Возможно, именно поэтому его друзья не видели, как он пробирался к ним, но ведь у них всегда была традиция игры в «камень, ножницы, бумагу» для того, чтобы определить, кто будет в паре. В качестве утешительного приза проигравший выбирал вызов, который должны были выполнить остальные. Они использовали этот прием реже с тех пор, как в его жизни появилась Сибелла, но у нее ведь были свои друзья, и Олливан тоже все еще нуждался в своих.

Но когда Олливан подошел ближе, то замедлил шаг. Вирджил вложил свою руку в руку Льва. Затем они протиснулись сквозь толпу в другом направлении, возможно, потому, что думали искать его там, но возможно, потому, что не собирались этого делать. Он не хотел этого выяснять. Было лучше позволить им образовать пару и нарушить традицию, чем заставлять соблюдать ее из вежливости.

Внезапно он понял, что его мрачному настроению, становящемуся все мрачнее, не поможет никакая игра. Он скучал по Сибелле и изо всех сил старался не думать о друзьях, которых по-настоящему любил, но не был уверен, что сам до сих пор так же важен для них. Он решил пойти домой.

Олливан уже почти сбежал из общей комнаты, когда Джаспер Хоукс привлек его внимание просто тем, что стоял неподвижно, в то время как все остальное было в движении. Он стоял у стены и пристально смотрел на Олливана, как делал много раз раньше. Этого было достаточно, чтобы Олливан начал задаваться вопросом, не влюблен ли Джаспер в него; такая тенденция мышления, на которую впоследствии указал Вирджил, проистекала из высокомерия. Но ведь Хоукс, казалось, и правда не заинтересован ни в ком, кроме него.

Но, когда Джаспер подошел, стало ясно, что в его взгляде было что-то другое. Вызов.