Мятеж

– Партнеры? – спросил он.

Олливан оглянулся через плечо и мельком увидел своих друзей как раз в тот момент, когда Вирджил его заметил. На мгновение – прежде чем увидел, что Олливан нашел себе партнера в Джаспере, – он выглядел виноватым. Но гордость Олливана была задета, и теперь он не мог уйти, иначе выглядел бы мелочным и озлобленным. Да, он чувствовал себя мелочным и озлобленным, но ему не нужно было, чтобы это знали Лев и Вирджил.

– Партнеры, – сказал он Джасперу, и дело было сделано.

Пока начинался турнир, они стояли в неловком молчании на краю комнаты. Первым заговорил Джаспер.

– На посвящении я был поражен твоим заклинанием. Тем, как ты заколдовал своих фантомов, чтобы они двигались так же, как двигался верховный чародей.

На его лице расплылась острая ухмылка.

– И что ты заставил его смеяться над этим.

Прошел уже год с тех пор, как Олливана наконец заставили вступить в Общество. Это было настоящее представление. Он тогда на славу отомстил с помощью выбранного заклинания. Олливан создал три дюжины сверкающих, переливающихся копий своего деда; красивые, неземные копии, каждая в своем веселом наряде: детские комбинезоны, ночнушки, пенистые платья на обручах. Он разработал заклинание, которое бы полностью копировало Джупитуса; поднимало руки, когда он это сделает, или смотрело с гневом в тот момент, когда дед поймет, что Олливан издевается над ним.

Но никто не смеет насмехаться на верховным чародеем, особенно те, над кем он имеет больше власти, чем над остальными. Поэтому Джупитусу пришлось сохранить лицо, смеясь вместе с Олливаном. У преемников не было другого выбора, кроме как тоже посмеяться, и за юношу проголосовали единогласно.

Было ли это причиной, по которой Джаспер Хоукс наблюдал за ним из углов каждой комнаты Странствующего Места, в которую заходил? Ни один другой член Общества никогда не осмеливался упоминать о розыгрыше той ночи. А Джаспер хвалил не только магию Олливана, но и его бунтарство.

Они непринужденно сыграли пару раундов турнира в компании друг друга. Джаспер оказался более искусен в своей магии, чем ожидал Олливан, и у них был одинаковый взгляд на то, как сделать заклинание зрелищным. В их первом поединке Олливан заставил пол общей комнаты покрыться рябью, поднимая волны зрителей к потолку и опуская обратно. Все сочли это настолько забавным, что попросили повторить. Во втором раунде Джаспер открыл окно и запустил внутрь шквал снега, который при падении на землю становился радужным и сладким на вкус. И, конечно же, все вновь потребовали повторения. Объявить любой из раундов «соревнованием» было слишком великодушно по отношению к их соперникам.

Они ожидали третьего раунда, как вдруг Джаспер тихо заговорил ему на ухо.

– Если ты хочешь настоящего вызова, я знаю тут рядом одно место.

Оглядываясь назад, Олливан понимал, что Джаспер был по-своему одинок. Так одинок актер, исполняющий роль всей своей жизни в пустом театре. Он жаждал свидетеля не меньше, чем друга; кого-то, кто счел бы его умным и смелым, кто подтвердил бы, что он именно таков, каким хочет себя показать. Но он был одинок. И выбрал Олливана в качестве самого надежного наперсника, потому что верил, что они одинаковы. В некотором смысле так оно и было. Разве Олливана не привлекла в тот вечер похвала, какую никто другой не осмелился бы ему высказать? Разве он не оказался неспособен дать отказ, когда Джаспер взглядом дал понять ему, что место, куда они направлялись, было секретным и опасным?

Никто не заметил, как они ушли. Они шли вдоль реки на запад, натянув воротники до ушей, опустив головы от летящего в лицо снега. Джаспер шел длинными, размашистыми шагами, поэтому все время был на несколько шагов впереди Олливана. Но частота, с которой он оглядывался через плечо – через каждые несколько шагов, – создавала впечатление, будто он боится, что Олливан исчезнет, и противоречила любой напускной беспечности.

К тому времени, когда они добрались до укрытия в туннеле под железнодорожным мостом, Олливан промок насквозь, а его лицо и пальцы онемели от холода. Хруст гальки под ногами эхом отражался от арки наверху, и он подул в сложенные чашечкой ладони. Олливан чуть не врезался в спину Джаспера – тот резко остановился перед металлической дверью на середине тоннеля. Дважды постучал, и глухой стук эхом разнесся вокруг.

Дверь приоткрылась, и Джаспер заговорил с кем-то по другую сторону, а затем их впустили в сырой кирпичный коридор, плавно спускающийся вниз. Звуки, похожие на шум громкой вечеринки или оживленного рынка, становились все громче по мере того, как Джаспер уверенно прокладывал путь вперед, поворот за поворотом. Тепло, которое, как знал Олливан, было теплом тела, обожгло его онемевшие пальцы, но потянуло вперед. Когда последний поворот закончился переполненной трибуной и ржавыми лестницами, он всем своим существом понял, что внизу находилось то, что он всегда искал.