Читаем Микрополь полностью

ИППОЛИТ. Птичка…

АГАТА. Если всплывет что-то еще, пеняй на себя. Я – очень злая птичка.

Орест и Ника в своей квартире.

НИКА. Я указала в письме имейл Дормидонта, и Ариадна ответила по имейлу.

ОРЕСТ. А говорили – компьютера ей не найти…

НИКА. Ариадна пишет: дорогой Дормидонт, мы так отвыкли друг от друга…

На возвышении появляется Ариадна.

АРИАДНА. Дорогой Дормидонт, мы так отвыкли друг от друга, что я стесняюсь называть вас на ты. Может быть, со временем я сумею себя переломить, но пока, увы, между нами будет стоять гранитное вы. Прошу вас, не уговаривайте меня: всему свое время. Не то что о телесной близости – даже о сокращении словесной дистанции не может быть и речи. Подозреваю, что на Бали простые нравы, и они могли оказать на вас влияние. Я допускаю, что там даже не различают ты

и вы. Небрежное отношение к грамматике в теплых странах приводит к немедленному сближению собеседников, что чревато. Помните, что я жду вас, Дормидонт, жду живым и невредимым, а потому блюдите себя и не пускайтесь во все тяжкие. В этом смысле ваше наблюдение за игуанами вызывает мое неподдельное беспокойство. Да, в отношении скорости игуана – не ягуар и не гуанако, но может тихой сапою приблизиться и откусить, допустим, руку. Берегите себя. Ваша Ариадна.

ОРЕСТ. Немедленный ответ Дормидонта.

НИКА. Диктуй, мой славный Орест, я вся внимание. Но это должно быть на высочайшем уровне, заданном Ариадной.

ОРЕСТ. Устыжен вашим письмом, но не повержен и не унижен, ощутил, что вчуже вы уважаете мои чувства.

НИКА (записывает). …вчуже… мои чувства…

ОРЕСТ. Чаю, что не ущемил нечаянно…

НИКА. Я бы предпочла чуть четче и доходчивей. Чуть более лично: досточтимая Ариадна…

ОРЕСТ. Вы, досточтимая Ариадна, абсолютно правы: отсутствие в тропиках элементарных знаний в области грамматики ведет к тотальному неразличению ты и вы, следствием которого становятся беспорядочные половые связи. Все эти небальные танцы на Бали, эти буги-вуги у бунгало, оборачиваются побоями и больницей, а быть больным на Бали – бон тон

ли? Экскуземуа: фо па.

НИКА. Ты уверен, что она знает французский?

ОРЕСТ. Виноват, забылся… Или взять ту же игуану. Рептилия, чуждая изящества и скорости, но небольших, в сущности, размеров, – способна ли она отхватить руку? Охватывают сомнения.

Готов, впрочем, согласиться в том, что на острове Бали есть иная, более крупная, фауна, способная отъесть любую конечность. Другое дело, должны ли мы предоставлять ей такой шанс (думаю, не должны). В этих или подобных мыслях проходят дни мои на острове. Многое еще надлежит осмыслить, что-то – переосмыслить. Крепко жму руку. Дормидонт.

На авансцену выходит Хор.

ХОР. Странные слухи Микрополь наполнили: в прежние годыБудто бы наш Ипполит был в строительном бизнесе ведом.Делал он много чего: среди прочего, строил жилплощадь —Или не строил, но как-то к строительству всё же казался причастен.Ныне молчит он об этом, словно уста заклеены скотчем.
Вопрос «почему?» возникает, логичен и закономерен.

Агата и Орест сидят в кафе.

АГАТА (достает фотографии). Вот фотография, которую мне преподнесли. Любуйся: твоя королева…

ОРЕСТ. И твой, между прочим, король… Нет – мэр. Твой будущий мэр.

АГАТА. Послушай, Орест… (Внимательно смотрит на Ореста.) А может быть, мы получили повод с этой парочкой расстаться? Как думаешь?

ОРЕСТ. Думаю, не получили.

АГАТА. Ну ничего себе! А фотография?

ОРЕСТ. Подумаешь – фотография! Ну, за руки взялись, так ведь – друзья. Дружим семьями. Для того чтобы расстаться, этого недостаточно.

АГАТА. А тебе что, постельные кадры нужны?

ОРЕСТ. Ох, Агата, не нужны. Честное слово, не нужны.

АГАТА. Не удивлюсь, если вскоре появятся и они.

Квартира друга Ипполита. Типичная хрущевка. Ипполит впускает Нику.

НИКА. Еле нашла… Ты нашу встречу не мог назначить где-нибудь подальше?

ИППОЛИТ. Не мог, Ника, иначе бы назначил.

НИКА (оглядываясь). Да, обстановочка полулюкс…

ИППОЛИТ. Это квартира моего школьного друга, он мне дал ключи на несколько часов.

НИКА. Тебе кажется, что здесь лучше, чем в гостинице? (Подходит к Ипполиту.) Ты чего перепуганный-то такой, Поля?

ИППОЛИТ. Да всё из-за этой самой гостиницы… Короче, про гостиницу забудь. Возле нее нас с тобой сфотографировали.

НИКА. Кто сфотографировал? Ты можешь внятно говорить?

ИППОЛИТ. Какая разница – кто… Не знаю. Главное, что у входа в гостиницу, рука в руке… И эту фотографию дали Агате. Точнее – продали.

НИКА. И что твоя Птичка? Она улетела от тебя?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сестра четырех

Музей
Музей

«Музей» – третья пьеса в сборнике Евгения Водолазкина «Сестра четырех».«Пьеса "Музей" – не историческая и не социальная. Это не "история", а, выражаясь по-лермонтовски, "история души". Точнее – двух душ. Жанр я определяю как трагифарс – но с развитием действия фарс испаряется, остается трагедия. Грустная повесть о том, как – по Гоголю – поссорились "два единственные человека, два единственные друга".Герои – Сталин и Киров, место и время действия – СССР тридцатых годов. Я мог бы их назвать, допустим, Соловьевым и Ларионовым, но тогда пришлось бы долго объяснять, что один – волевой, а другой – не очень; я был бы рад поместить моих героев на Луну образца 2020 года, но тогда требовалось бы рассказать, отчего в этот момент там сложилась такая безрадостная атмосфера. Обычно я избегаю писать об исторических лицах, потому что реальный контекст отвлекает. Речь ведь идёт не о конкретных людях, а о человеческих типах».Евгений Водолазкин

Евгений Германович Водолазкин

Драматургия

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Зависимая
Зависимая

Любовник увозит Милену за границу, похитив из дома нелюбимого жениха. Но жизнь в качестве содержанки состоятельного мужчины оказывается совсем несладкой. В попытке избавиться от тоски и обрести былую независимость девушка устраивается на работу в ночной клуб. Плотный график, внимание гостей заведения, замечательные и не очень коллеги действительно поначалу делают жизнь Милены насыщеннее и интереснее. Но знакомство с семьей возлюбленного переворачивает все с ног на голову – высшее общество ожидаемо не принимает ее, а у отца любовника вскоре обнаруживаются собственные планы на девушку сына. Глава семьи требует родить внука. Срочно!Хронологически первая книга о непростых отношениях Милены и Армана – "Подаренная".

Алёна Митина-Спектор , Анастасия Вкусная , Евгения Милано , Тори Озолс , Ханна Форд

Драматургия / Современные любовные романы / Эротическая литература / Романы / Эро литература
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия
Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы
Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы

Людмила Петрушевская (р. 1938) – прозаик, поэт, драматург, эссеист, автор сказок. Ее печатали миллионными тиражами, переводили в разных странах, она награждена десятком премий, литературных, театральных и даже музыкальных (начиная с Государственной и «Триумфа» и заканчивая американской «World Fantasy Award», Всемирной премией фэнтези, кстати, единственной в России).Книга «Как много знают женщины» – особенная. Это первое – и юбилейное – Собрание сочинений писательницы в одном томе. Здесь и давние, ставшие уже классикой, вещи (ранние рассказы и роман «Время ночь»), и новая проза, пьесы и сказки. В книге читатель обнаружит и самые скандально известные тексты Петрушевской «Пуськи бятые» (которые изучают и в младших классах, и в университетах), а с ними соседствуют волшебные сказки и новеллы о любви. Бытовая драма перемежается здесь с леденящим душу хоррором, а мистика господствует над реальностью, проза иногда звучит как верлибр, и при этом читатель найдет по-настоящему смешные тексты. И это, конечно, не Полное собрание сочинений – но нельзя было выпустить однотомник в несколько тысяч страниц… В общем, читателя ждут неожиданности.Произведения Л. Петрушевской включены в список из 100 книг, рекомендованных для внешкольного чтения.В настоящем издании сохранена авторская пунктуация.

Людмила Стефановна Петрушевская

Драматургия / Проза / Проза прочее