Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

(4) Les Adieux[123]

. Вот уже не одну сотню лет в разных языках слова «До свидания» являются речевым штампом. Теперь до штампа опустились и сами отношения. Прощание устарело. Двое принадлежащих друг другу могут расстаться, если один из них сменит место жительства, – да мы и без того уже не считаем своим домом лишь один город, а в качестве наиболее яркого проявления свободы передвижения подчиняем свою жизнь во всех отношениях, в том числе и в пространственном, наиболее выгодным условиям на рынке труда. Либо отношения на этом заканчиваются, либо переходят во встречи; быть постоянно в разлуке и сохранить любовь стало немыслимо. «Прощанье, всех словес колодезь!»

{411}

 – но источник этот иссяк, и ничего из него более не выходит, кроме bye-bye или «та-та». Благодаря авиапочте и нарочным томительное ожидание письма сменилось проблемами технического свойства, если только отсутствующий партнер не сбрасывает, как балласт, все воспоминания о том, что не находится в пределах досягаемости. О том, какого количества неизвестности и страданий людям удается за счет этого избежать, директора авиакомпаний могут слагать оды. Но ликвидация прощания угрожает существованию и традиционного понятия гуманности. Кто был бы еще в силах любить, если ему заслоняют вид, ведь человек воспринимает другого, из плоти и крови, как образ, сгущая всю протяженность наличного бытия, точно в налитом плоде? Чем была бы надежда без дали? Гуманность была сознанием присутствия неприсутствующего, а в состоянии, способствующем тому, чтобы всё неприсутствующее явственно обретало иллюзию присутствия и непосредственности, и потому лишь насмехающимся над всем неудовлетворенным такой иллюзией, сознание это улетучивается. Однако настаивать на внутренней возможности прощания перед лицом его прагматической невозможности было бы ложью, ибо внутреннее раскрывается не внутри самого себя, а только лишь в отношении к объективному, тогда как интериоризация пришедшего в упадок внешнего есть насилие над самим внутренним, поскольку оно как бы подпитывается своим собственным огнем. Реставрация жеста осуществлялась бы по рецепту того профессора-германиста, что в канун Рождества ненадолго приносил своих спящих детей к горящей огнями елке, чтобы добиться эффекта дежавю и насытить их мифом. Зрелое человечество{412} вынуждено будет позитивно выйти за пределы своего собственного понятия – эмфатического понятия человека, – иначе абсолютное отрицание, нечеловек, будет торжествовать там победу.