Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

38. Приглашение на танец.

Психоанализ любит ставить себе в заслугу то, что он возвращает людям нарушенную невротическим заболеванием способность наслаждения. Как будто самого по себе выражения «способность наслаждения» недостаточно, чтобы наиболее чувствительным образом снизить эту способность, если таковая существует. Как если бы то счастье, которое обязано собой спекуляциям на тему счастья, не было противоположностью счастья, еще одним вторжением институционально спланированных моделей поведения во всё уменьшающуюся область опыта. Какого состояния должно было достичь господствующее сознание, чтобы явную пропаганду страсти к расточительству и веселья под брызги шампанского, дотоле свойственных лишь посольским атташе в венгерских опереттах, со зверской серьезностью стали возвышать до максимы правильной жизни. Ведь предписанное счастье в итоге так и выглядит; и чтобы причаститься его, осчастливленный невротик должен отказаться от последней толики разума, оставшейся у него после вытеснения и регрессии, и ради психоаналитика без разбору восхищаться пошлым фильмом, дорогими, но невкусными блюдами во французском ресторане, приличным drink и дозированными половыми отношениями в виде секса. Шиллеровское восклицание «Как прекрасна жизнь!»{86}

, изначально представлявшее собой папье-маше, превратилось в идиотизм с тех пор, как его раструбили на весь свет, вторя вездесущей рекламе, в сигнальные костры которой подбрасывает дровишки и психоанализ, хотя он и способен на большее. Поскольку люди сплошь и рядом слишком редко, а вовсе не слишком часто тормозят себя{87}

, не становясь от этого тем не менее ни на гран здоровее, то и катартический метод{88}

, который не меряется удавшейся адаптацией и экономическим процветанием, должен быть нацелен на то, чтобы приводить людей к осознанию как общей беды, так и неотделимой от нее собственной, и отнимать у них кажущееся удовлетворение, благодаря которому отвратительный порядок вещей продолжает существовать еще и внутри них, словно он и без того не удерживал бы их достаточно крепко в своей власти извне. Лишь в пресыщении ложным удовольствием, в недовольстве предложенным, в смутном ощущении недостижимости счастья даже там, где оно еще есть, не говоря уже о ситуации, когда оно обретается за счет отказа от якобы болезненного сопротивления его позитивному суррогату, могла бы зародиться мысль о том, что на самом деле можно было бы испытать. Призыв к happiness, звучащий равно из уст излучающего научный оптимизм директора санатория и нервного руководителя агитподразделения в индустрии развлечений, похож на разъяренный крик отца, который орет на детей за то, что они не бросаются с радостными возгласами вниз по лестнице ему навстречу, когда он в дурном настроении возвращается со службы домой. Частью механизма господства является запрет на познание страдания, производимого этим господством, и от евангелия жизнерадостности ведет прямой путь к созданию человеческих скотобоен где-то на задворках Польши – так далеко, чтобы любой из соотечественников мог убедить себя, что не слышит криков боли. Вот она – схема непоколебимой «способности наслаждения». Психоанализу дозволено торжествующе заверять того, кто называет вещи своими именами, что у него просто эдипов комплекс.