Читаем Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни полностью

39. Я – это Оно{89}. Развитие психологии как во времена античности, так и начиная с эпохи Возрождения связывают с подъемом буржуазного индивида

{90}. При этом не следует упускать из виду противоположный момент, который также связывает психологию с буржуазным классом и в настоящее время утвердился настолько, что исключает все остальные: а именно, подавление и разрушение того самого индивида, на службе которого и состояло соотнесение познания с его субъектом. Если психология в целом со времен Протагора возвеличивала человека, объявляя его мерой всех вещей, то она тем самым изначально превращала его в объект, в материал для анализа, и, поместив его однажды в ряду вещей, подчинила его их ничтожности. Отрицание объективной истины путем отсылки к субъекту заключает в себе отрицание самого субъекта: никакая мера не служит более мерой всех вещей, она отдается на откуп контингентности и становится неистинной. Однако это вновь отсылает к реальному процессу жизни общества. Принцип человеческого господства, развернувшись до абсолютного, обратил свое острие против человека как абсолютного объекта, и психология поспособствовала тому, чтобы это острие заострить. «Я», ведущая идея психологии и ее априорный предмет, под ее пристальным взором постоянно становилось еще и несуществующим. Психология, найдя опору в том, что в обществе обмена{91}
субъект не является субъектом, а есть на самом деле объект этого общества, дала этому обществу оружие, с помощью которого оно впервые по-настоящему превратило человека в объект и подавило его. Разложение человека на его способности является проекцией разделения труда на мнимых субъектов этого труда, неразрывно связанной с желанием использовать их с большей пользой и вообще ими манипулировать. Психотехника не есть всего-навсего упадочная форма психологии: она имманентна самому ее принципу. Юм, чьи произведения каждой своей фразой свидетельствуют о реальном гуманизме, одновременно относит «Я» к предрассудкам, в данном противоречии выражая сущность психологии как таковой. При этом на его стороне оказывается и истина, ибо то, что само себя полагает в качестве «Я», на самом деле есть всего лишь предрассудок, идеологический гипостаз абстрактных центров власти, критика которых требует ликвидации идеологии «личности». Однако ее ликвидация делает резидуа{92} еще более подвластными. В психоанализе это налицо. Психоанализ конфискует личность, объявляя ее пожизненной ложью, наивысшей рационализацией, сводящей воедино бесчисленные рационализации, в силу которых индивид отказывается от влечения и подчиняет себя принципу реальности. Однако одновременно психоанализ этим же и убеждает человека в его небытии. Психоанализ делает человека внешним самому себе
{93}, денонсирует как его единство, так и его автономию и таким образом полностью подчиняет его механизму рационализации, приспосабливанию. Бесстрашная критика «Я» в отношении самого себя переходит в требование того, чтобы «Я» других капитулировало. В конце концов мудрость психоаналитиков действительно становится тем, за что ее принимает фашистское бессознательное сенсационных журналов – особой среди прочих техникой рэкета, с помощью которой можно бесповоротно привязать к себе страдающих и беспомощных людей, командовать ими и их эксплуатировать. Внушение и гипноз, которые психоанализ отрицает как апокрифические, как дешевые балаганные фокусы, в его грандиозной системе возникают вновь, как приемы старого кино в высокобюджетном фильме. Тот, кто оказывает помощь, потому что он более сведущ, превращается в того, кто унижает другого за счет своего привилегированного положения всезнайки. От критики буржуазного сознания остается лишь пожимание плечами, жест, которым все врачи всегда выражали свой тайный сговор со смертью. – В психологии, этом бездонном обмане сугубо внутреннего мира, отнюдь не случайно имеющем дело с properties, которыми обладают люди{94}
, отражается то, что организация буржуазного общества издавна осуществляла с собственностью внешней. Она создала собственность как результат общественного обмена, однако одновременно прописала и объективную оговорку, о которой догадывается каждый буржуа. Согласно ей, единичного человека всего лишь, так сказать, жалует ленным владением его класс, и распорядители готовы вновь отобрать пожалованное, как только всеобщая собственность станет угрозой самому своему принципу, который как раз и заключается в ее удержании{95}. Психология проделывает со свойствами личности то же, что произошло с собственностью. Она экспроприирует единичного человека, наделяя его своим счастьем.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука