Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

42. Свобода мысли.

Вытеснение философии наукой привело, как мы знаем, к разделению двух элементов, единство которых, по Гегелю, составляет жизнь философии, – рефлексии и спекуляции. По трезвому размышлению, рефлексии отводится область истины, а спекуляцию в ней угрюмо терпят только ради формулирования гипотез, которые должны придумываться во внеслужебное время и как можно быстрее пускаться в ход. Однако основательно заблуждается тот, кто ввиду этого мог бы подумать, будто область спекуляции осталась нетронутой в своем вненаучном обличье, словно бы обойденная универсальной статистикой. Прежде всего оторванность от рефлексии наносит достаточно вреда самой спекуляции. Она либо низводится до поучительного повторения традиционных философских учений, либо, дистанцировавшись от ослепленных фактов, вырождается в болтовню, порождаемую ни к чему не обязывающим частным мировоззрением. Однако, не удовольствовавшись этим, научная деятельность сама инкорпорирует в себя спекуляцию. Среди общественных функций психоанализа эта функция отнюдь не последняя по значимости. Ее средством служит свободная ассоциация. Путь в бессознательное пациентов прокладывают, избавляя их от ответственности за рефлексию. И само построение аналитических теорий идет тем же путем – либо когда результаты выстраиваются, следуя за течением или прерыванием потока таких ассоциаций, либо когда аналитики, в особенности самые одаренные из них, наподобие Гроддека, доверяются собственным ассоциациям. На кушетке расслабленно осуществляется то, чего когда-то на университетской кафедре достигало крайнее напряжение мысли Шеллинга и Гегеля: расшифровка феномена. Однако подобное ослабление напряжения сказывается на качестве мысли: разница столь же велика, как разница между философией откровения

{106}

и пустой тещиной болтовней. То же движение духа, что однажды возвысило свой «материал» до понятия, само низводит себя до простого материала, подлежащего понятийному упорядочиванию. То, что просто так приходит в голову, годится ровно на то, чтобы выученный люд решал, обладает ли производящий эти мысли навязчивым характером, является ли он оральным типом, страдает ли он истерией. Благодаря снижению градуса ответственности за счет освобождения от рефлексии и контроля со стороны рассудка спекуляция сама как объект отдается во власть науке, чья субъективность исчезает вместе со спекуляцией. Позволяя управленческой схеме анализа напоминать себе о своих бессознательных истоках, мысль забывает о том, чтобы быть мыслью. Из истинного суждения она превращается в нейтральную материю. Вместо того, чтобы овладеть собой, произведя понятийную работу, она бессильно вверяет себя обработке врача, которому и без того всё заранее известно. Так спекуляция оказывается окончательно сломлена и сама становится фактом, который берется в оборот какой-либо из областей классификации в качестве доказательства неизменно одного и того же.