Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

70. Мнение дилетанта.

Третий рейх не породил ни одного произведения искусства, ни одного мыслеобразования, которые могли бы соответствовать хотя бы самым скудным либералистским требованиям к «надлежащему уровню». Уничтожение гуманности и консервирование духовных ценностей столь же мало сочетались друг с другом, как бомбоубежище и гнездо аиста, и воинственно обновленная культура уже в первый день своего существования выглядела так, как выглядели города в день последний – как груда развалин. По меньшей мере, ее насаждению население оказывало пассивное сопротивление. Однако якобы высвобожденная культурная энергия никоим образом не была впитана ни технической, ни политической, ни военной сферой. Варварство тут действительно всецело торжествует над собственным духом. Можно убедиться в этом на примере стратегии. Фашистская эра не привела к расцвету стратегии, а уничтожила ее. Великие военные концепции были нераздельно связаны с хитростью и фантазией – можно даже сказать, с личным умом и инициативой. Они полагались на ту дисциплину, что относительно независима от производственного процесса. Целью было добиться победы за счет особых инноваций, таких как косой строй или способность артиллерии к прицельной стрельбе. Во всем этом была некая доля предприимчивости как добродетели независимого буржуа. Ганнибал был порожден торгашами, а не героями

{182}

, а Наполеон – демократической революцией. Момент буржуазной конкуренции при ведении войны исчез во времена фашизма. Фашизм возвел в абсолют основную идею стратегии: использование временного несоответствия между ориентированным на убийство острием одной нации{183} и общим потенциалом другой. Но, изобретя тотальную войну как прямое следствие этой идеи и устранив различие между армией и промышленностью, фашисты этим сами же и уничтожили стратегию. Она устарела, как музыка военных оркестров и изображения боевых кораблей. Гитлер стремился к мировому господству за счет концентрированного террора. Однако средства, которые он для этого использовал, были уже нестратегическими: массивное скопление войск на отдельных участках, грубый фронтальный прорыв, механическое окружение противника, застрявшего за линией прорыва. Этот принцип, всецело количественный, позитивистский, лишенный всякой неожиданности, зато во всем «публичный» и слитый с рекламой, больше не приносил должного результата. Чтобы разгромить Гитлера, союзникам, располагавшим несравненно более богатыми экономическими ресурсами, нужно было лишь превзойти немецкую тактику. Тупость и ангедония войны, всеобщее пораженчество, которое лишь продлевает беду, были обусловлены упадком стратегии. Когда все действия рассчитываются математически, в них одновременно появляется некая глупость. Словно в насмешку над мыслью, что государством должен уметь управлять всякий, война с помощью радаров и искусственных портов ведется именно так, как ее представляет себе гимназист, втыкающий флажки в карту. Шпенглер надеялся, что после заката Европы наступит золотой век инженеров. Однако в качестве перспективы видится закат даже самой техники.