Мир без конца

Год 1347-й для Уигли выдался неурожайным. Крестьяне поступили так, как поступали всегда в подобных случаях: стали меньше есть, откладывали на потом приобретение шапок и поясов, спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Старая вдова Губертс умерла раньше, чем ждали; Джейни Джонс свел в могилу кашель, с которым она бы справилась в более сытный год; новорожденный младенец Джоаны Дэвидс, который в иных обстоятельствах наверняка бы выкарабкался, не дожил до своего первого дня рождения.

Гвенда с тревогой посматривала на своих сыновей. Восьмилетний Сэм для своего возраста был крупным и сильным; люди говорили, что телом он пошел в Вулфрика, но Гвенда знала, что на самом деле мальчик похож на своего настоящего отца, Ральфа Фицджеральда. Однако даже Сэм заметно отощал к декабрю. Дэвиду, которого назвали в честь брата Вулфрика, погибшего при крушении старого моста, стукнуло шесть. Невысокий и смуглый, он походил на Гвенду, и его недостаток еды ослабил настолько, что он прохворал всю осень, страдая то от простуды, то от сыпи, то от кашля.

Но все-таки Гвенда взяла сыновей с собой, когда они с Вулфриком пошли сеять озимую пшеницу на земле Перкина. Задувал пронизывающий студеный ветер. Гвенда бросала семена в борозды, а Сэм и Дэвид гоняли наглых птиц, пытавшихся склевать зерно прежде, чем Вулфрик успеет перевернуть пласт земли. Мальчишки бегали, прыгали и громко кричали, а Гвенда все дивилась, что эти два полноценных человеческих существа явились на свет из ее тела. Они превратили охоту птиц в своего рода состязание, мерились, кто прогонит больше, и она восхищалась чудом их воображения. Плоть от ее плоти, теперь они мыслили самостоятельно, и она не ведала их мыслей.

На ноги мальчишек, носившихся по полю, налипла грязь. По краю большого поля бежал быстрый ручей, на дальнем берегу которого стояла сукновальня, девять лет назад возведенная Мерфином. Глухой стук деревянных штоков сопровождал Гвенду и Вулфрика. На сукновальне трудились два брата-чудака, Илай и Джек, оба неженатые и безземельные, а в подмастерьях у них ходил их же племянник. Они единственные во всей деревне не страдали из-за скудного урожая: Марк-ткач всю зиму платил им столько же, сколько раньше.

День был по-зимнему коротким. Гвенда и ее близкие закончили сеять, когда серое небо начало темнеть, а лес неподалеку окутался сумерками, будто туманом. Все устали.

Осталось еще полмешка неизрасходованного зерна, и его отнесли обратно. У дома Перкина увидели хозяина, шедшего навстречу: он шагал за повозкой, а его дочь Аннет ехала на облучке. Они возвращались из Кингсбриджа, куда ездили продавать последние яблоки и груши из своего сада.

Аннет сохранила девичью фигуру, хотя ей уже исполнилось двадцать девять и она успела родить. Она притягивала к себе взгляды чуть коротковатым платьем и очаровательным мнимым беспорядком на голове. «Выглядит как дура», – подумала Гвенда. Ее мнение разделяли все женщины в деревне, но ни один мужчина не был готов с этим согласиться.

Гвенда изумилась тому, что повозка полна плодов:

– Что случилось?

Перкин угрюмо сплюнул.

– В Кингсбридже такая же трудная зима, как и у нас, – ответил он. – У горожан нет денег на яблоки. Придется делать сидр.

Плохие новости. Гвенда ни разу не видела, чтобы Перкин возвращался из города с таким количеством непроданного товара.

Аннет, судя по всему, было все равно. Она протянула руку, и Вулфрик помог ей сойти с повозки. Она якобы случайно оступилась – и навалилась на него, оперлась рукой на его грудь. «Ой!» – воскликнула она и улыбнулась. Вулфрик лучился от удовольствия.

«Слепой ты болван», – подумала Гвенда.

Зашли в дом. Перкин сел за стол, жена Пег поставила перед ним миску похлебки. Перкин отрезал себе толстый ломоть хлеба. Затем Пег подала еду остальным членам семьи – Аннет, ее мужу Билли Говарду, своему сыну Робу и его жене. Немного похлебки досталось четырехлетней Амабель, дочери Аннет, и двум мальчишкам Роба. Потом Пег позвала к столу Вулфрика с семьей.

Гвенда щедро зачерпнула из миски. Похлебка Пег была гуще той, какую варила она сама: Пег клала в варево черствый хлеб, а в доме Гвенды хлеб черстветь не успевал. Еще семейство Перкина пропустило по кружке эля, но Гвенде и Вулфрику не предложили: в трудные времена радушие не переходило определенной черты.

Перкин обыкновенно перешучивался с покупателями, но дома вел себя хмуро, и потому настроение под его кровом всегда было довольно смурным. Он коротко поведал о бесплодной поездке на кингсбриджский рынок. День не задался у большинства продавцов. Относительно бойко шли дела лишь у тех, кто торговал самым необходимым – зерном, мясом и солью. Никто и не думал приобретать ныне знаменитое кингсбриджское алое сукно.

Пегги зажгла лампу. Гвенде хотелось домой, но они с Вулфриком ждали оплаты. Мальчишки начали озорничать, бегать вокруг стола, натыкаясь на взрослых.

– Им пора спать, – проговорила Гвенда, пускай для сна было еще рановато.

Вулфрик устал ждать:

– Выдай нам денег, Перкин, и мы пойдем.

– У меня нет денег, – ответил хозяин.