Мир без конца

При свете факела разыскали и вывели пони. Достигли подножия холма и очутились на ничейной земле. Скрытые от глаз туманом и тьмой, сняли мужскую одежду. На мгновение остались совершенно беззащитными: две голые женщины на поле боя, – но их никто не видел, а миг спустя они уже натянули монашеское облачение. Мужские наряды на всякий случай припрятали в сумках, ведь путь домой предстоял долгий.

Керис решила бросить факел, опасаясь, что какому-нибудь английскому лучнику взбредет в голову выстрелить по огоньку, а уж потом разбираться, в кого. Ведя пони в поводу и держась за руки, чтобы не потерять друг друга, монахини двинулись вперед. Они не различали дороги: туман скрадывал всякий свет от луны или звезд. Просто шли вверх по склону, туда, где были англичане. Вокруг воняло, как в лавке мясника. Столько человеческих и конских тел усеивало склон, что обходить каждое не было возможности. Монахини стискивали зубы и ступали прямо по телам. Башмаки быстро покрылись грязью и кровью.

Но вот тела поредели и скоро совсем исчезли. Приближаясь к английским укреплениям, Керис ощущала несказанное облегчение. Ради этого мгновения они с Мэйр преодолели сотни миль, прожили две недели лишь попечением Господним и рисковали жизнями. Она почти забыла о причине, погнавшей их в путь, о том, что приор Годвин нагло украл из сестринской сокровищницы сто пятьдесят фунтов. После увиденного кровопролития это казалось не таким уж и важным. Но все же она намеревалась добиться у епископа Ричарда справедливости.

Идти пришлось дольше, чем Керис мнилось, когда она днем смотрела на долину. Не заблудились ли они ненароком? Свернули не в ту сторону, прошли мимо англичан… А вдруг войско осталось позади? Керис прислушалась – десять тысяч человек не могли не издавать звуков, пускай даже почти все уснули, сморенные усталостью, – но туман глушил любые звуки.

Керис убеждала себя, что король Эдуард разместил войско на самом гребне, а потому они рано или поздно натолкнутся на англичан, нужно лишь подняться на вершину. Однако непроглядный мрак действовал угнетающе. Разверзнись под ногами пропасть, они свалятся туда, не успев ничего сообразить.

Проблески рассвета начали придавать туману жемчужный отлив, когда наконец послышался чей-то голос. Керис остановилась. Говорил мужчина, негромко. Мэйр стиснула пальцы спутницы. Раздался второй голос. Керис не могла разобрать, на каком языке говорят, и испугалась, что они с Мэйр ходили по кругу и вернулись к французам.

Все же она пошла на голос, не отнимая руки у Мэйр. Сквозь сероватую пелену тумана стал виден алый свет пламени, и Керис направилась на него. Подойдя ближе, она лучше стала различать голоса и с громадным облегчением поняла, что говорят по-английски. Мгновение спустя проступили фигуры воинов у костра. Одни спали, завернувшись в одеяла, но трое сидели у огня, скрестив ноги, и болтали. Еще один стоял – верно, дозорный – и всматривался в туман, хотя то обстоятельство, что он не заметил их приближения, доказывало бесполезность караула в такую туманную ночь.

Желая привлечь внимание, Керис громко произнесла:

– Да благословит вас Бог, англичане.

Воины вскинулись. Кто-то вскрикнул. Дозорный с опозданием спросил:

– Кто идет?

– Две монахини из Кингсбриджского аббатства, – отозвалась Керис. Мужчины воззрились на нее с суеверным ужасом, и она догадалась, что их с Мэйр приняли за призраков. – Не тревожьтесь, мы из плоти и крови, как и наши пони.

– Вы сказали – из Кингсбриджа? – Один из воинов удивленно привстал. – Я видел вас прежде.

Керис тоже узнала его.

– Лорд Уильям Кастер!

– Я теперь граф Ширинг. Мой отец скончался час назад от ран.

– Да упокоится душа его в мире. Мы пришли к вашему брату, епископу Ричарду, попечению которого вверено наше аббатство.

– Вы опоздали, – ответил Уильям. – Брат тоже погиб.

* * *

Позже тем же утром, когда туман рассеялся и поле боя словно превратилось в освещенную солнцем скотобойню, граф Уильям отвел Керис и Мэйр к королю Эдуарду.

Все поражались истории о том, как монахини следовали за английским войском по всей Нормандии, и воины, лишь вчера глядевшие в лицо смерти, изумлялись скитаниям женщин. Уильям сказал Керис, что король захочет выслушать их рассказ из первых уст.

Эдуард III правил уже девятнадцать лет, хотя ему исполнилось всего тридцать три. Высокий, широкоплечий, он был скорее видным собою, нежели привлекательным, а его лицо казалось вылепленным для власти: крупный нос, вздернутые скулы, роскошные длинные волосы, едва начинавшие редеть на высоком лбу. Керис поняла, почему короля называют львом.

Он сидел на табурете перед шатром, в двухцветных чулках по придворному укладу и накидке с фестонами. Ни доспехов, ни оружия: французы бежали, а выслеживать и добивать нерасторопных мстительно отправили особый отряд. Короля окружала горстка баронов.