Мир без конца

На обратном пути в Кингсбридж Мерфин пребывал в задумчивости. Даже бойкое, пускай бессмысленное лопотание Лоллы не отвлекало от размышлений. Ральф многому научился, но в глубине души ничуть не изменился: остался жестоким и грубым, пренебрежительно относился к юной жене, с трудом терпел родителей и по-прежнему был болезненно мстителен. Ему нравилось быть лордом, но об ответственности по отношению к крестьянам он и не помышлял, явно полагая, что все вокруг, включая людей, создано для удовлетворения его прихотей.

А вот насчет Кингсбриджа можно было порадоваться. Очень похоже на то, что в День Всех Святых олдерменом станет Марк, и тогда город может возродиться.

Мерфин вернулся в город накануне праздника, в последний день октября. В этом году День Всех Святых выпал на пятницу, поэтому в Кингсбридж съехалось меньше людей, чем когда одиннадцатилетний Мерфин познакомился с десятилетней Керис, – тогда ночь злых духов пришлась на субботу. Но и сейчас все тревожились и с наступлением темноты намеревались отсиживаться по домам.

На главной улице он увидел старшего сына Марка – Джона.

– Отец в госпитале, – поведал юноша. – У него жар.

– Не вовремя, – опечалился Мерфин.

– Ну да, сегодня все наперекосяк.

– Я имею в виду не приметы. Завтра утром его ждут на заседании приходской гильдии. Олдермена нельзя избирать заочно.

– Не думаю, что он пойдет завтра на какие-нибудь заседания.

Мерфин забеспокоился. Отведя лошадей в «Колокол» и передав Лоллу на попечение Бесси, он отправился в монастырь, где столкнулся с Годвином и Петраниллой.

Наверное, обедали вместе, и теперь приор провожал мать до ворот. Они оживленно беседовали, и Мерфин догадывался, что их волновало: велик был риск, что их ставленник Элфрик лишится должности олдермена. Увидев Мерфина, они резко замолчали.

Затем Петранилла слащаво проговорила:

– Очень жаль, что Марк заболел.

Заставляя себя быть вежливым, Мерфин ответил:

– Простая лихорадка.

– Мы будем молиться, чтобы он поскорее поправился.

– Благодарю вас.

Мерфин зашел в госпиталь и наткнулся на хмурую Медж.

– Он кашлял кровью, – глухо произнесла она. – Все время просит пить.

Она поднесла кружку с элем к губам Марка.

На лице и руках великана виднелись лилово-черные прыщи. Он обливался потом, а из носа у него шла кровь.

Мерфин спросил:

– Неважно, Марк?

Больной как будто даже не услышал его.

– Пить, – прохрипел он.

Медж вновь поднесла мужу кружку.

– Сколько бы он ни пил, его все равно мучает жажда.

В ее голосе слышалась не свойственная этой женщине растерянность.

Мерфин испугался. Ткач часто ездил в Мелкум, где встречался в том числе с моряками из охваченного чумой Бордо.

Завтрашнее собрание приходской гильдии стало теперь для Марка последней из забот. Мерфин вполне его понимал.

Хотелось закричать, что всем грозит смертельная опасность, но он стиснул зубы. Никто не станет слушать перепуганного человека; кроме того, у него нет полной уверенности. Не исключено ведь, что Марка поразила не та хворь, которой так боялся Мерфин. Вот когда удостоверится, он позовет Керис и спокойно, рассудительно поговорит с нею наедине. Очень скоро.

Сама Керис между тем протирала Марку лицо какой-то жидкостью со сладким запахом. Ее черты словно закаменели. Мерфин хорошо знал это выражение: Керис прятала чувства. Пожалуй, она догадывалась, сколь серьезным является заболевание ткача.

Марк стискивал в пальцах пергамент – скорее всего, с молитвой или с библейским стихом, а может, с магическим заклинанием. Наверняка Медж постаралась; Керис не верила в целебные свойства подобных письмен.

В госпиталь вошел приор Годвин, за которым, как всегда, следовал Филемон.

– Отойдите от постели! – тут же велел он. – Как же может человек выздороветь, не видя алтаря!

Мерфин и обе женщины отступили, и настоятель, склонившись над больным, пощупал ему лоб и запястье и сказал:

– Покажите мочу.

Врачи-монахи придавали большое значение моче. Керис передала Годвину одну из особых стеклянных бутылочек-уриналов, что хранились в госпитале для этих целей. Не нужно было обучаться в университете, чтобы разглядеть в моче Марка кровь. Приор вернул уринал сестре.

– Этот человек страдает перегревом крови. Ему нужно сделать кровопускание и кормить кислыми яблоками и рубцом.

Пережив флорентийскую чуму, Мерфин знал, что настоятель городит вздор, но промолчал. У него уже почти не оставалось сомнений. Кожная сыпь, кровотечение, жажда: та самая болезнь, которую он перенес во Флоренции, которая погубила Сильвию и всю ее семью, la moria grande.

Чума пришла в Кингсбридж.

* * *

Когда сгустились сумерки, Марку стало трудно дышать. Керис видела, что великан слабеет, и испытывала досадную беспомощность, как всегда, когда не могла помочь больному. Марк погрузился в беспокойное забытье, потел и хрипло дышал, глаза его оставались закрытыми. Мерфин тихо посоветовал Керис проверить под мышками, и она обнаружила крупные вздутия наподобие волдырей. Она не стала уточнять, что это может значить, решила спросить позже. Монахини молились, а Медж и четверо ее детей бестолково мялись у постели больного.