– У мамы тоже была чума. – Лолла перешла на родной язык, который еще не совсем забыла. – La moria grande.
– И у меня была, но я выздоровел.
– И Ливия. – Деревянную куклу Ливию Лолла привезла с собою из Флоренции.
– Ливия болела чумой?
– Да. Она чихала, была горячей и в пятнышках, но монахиня ее вылечила.
– Я очень рад. Значит, опасность миновала. Никто не заболевает чумой дважды.
– Ты здоров, папочка?
– Да. – Мерфину подумалось, что этот разговор пора заканчивать. – А теперь давай спать.
– Спокойной ночи.
Он пошел к двери.
– А Бесси не заболеет? – спросила дочка.
– Спи.
– Мне нравится Бесси.
– Это здорово. Спокойной ночи.
Мерфин закрыл дверь. Общий зал внизу пустовал. Нынче все стали избегать людных мест. Что бы ни вещал Годвин, кое-кто прислушался к Керис.
Ноздри уловили вкусный запах. Поведя носом, Мерфин двинулся на кухню. Бесси, помешивая варево в котелке на огне, пояснила:
– Бобовый суп с окороком.
Мерфин уселся за стол с ее отцом Полом, крупным мужчиной за пятьдесят, – отрезал себе хлеба, а Пол налил ему кружку эля. Бесси подала суп.
«Бесси и Лолла, – подумалось вдруг Мерфину, – хорошо уживаются друг с другом». Днем за девочкой приглядывала нянька, но по вечерам Бесси частенько играла с Лоллой, и девочка тянулась к ней.
У Мерфина имелся собственный дом на острове Прокаженных, но тот был невелик по размерам и не шел ни в какое сравнение с привычными pagaletto во Флоренции. Поэтому Мерфин охотно позволил Иеремии остаться в этом доме, а сам по-прежнему квартировал в «Колоколе». В таверне было уютно: тепло и чисто, здесь всегда сытно и вкусно кормили, поили хорошим вином и элем. Каждую субботу Мерфин оплачивал счет, но в остальном к нему относились как к родственнику, и он не торопился съезжать.
С другой стороны, нельзя жить в таверне вечно. Но если съехать, Лолла сильно огорчится расставанию с Бесси. За свою короткую жизнь малышка уже лишилась слишком многих людей. Ей нужны знакомые лица вокруг. Может, лучше съехать поскорее, пока она еще не чересчур привязалась к Бесси?
После еды Пол отправился спать, а Бесси налила Мерфину новую кружку эля, и они уселись у огня.
– Сколько человек умерло во Флоренции? – спросила она.
– Тысячи. Может, десятки тысяч. Невозможно подсчитать.
– Интересно, кто будет следующим в Кингсбридже.
– Я думаю об этом все время.
– Может, я?
– Очень этого боюсь.
– Хотелось бы лечь с мужчиной, прежде чем помру.
Мерфин улыбнулся, но ничего не ответил.
– У меня никого не было с тех пор, как умер мой Ричард. Больше года прошло.
– Скучаешь по нему. – Это был не вопрос, а утверждение.
– А ты как? Когда ты в последний раз был с женщиной?
Мерфин не ведал близости с той поры, как заболела Сильвия. Вспомнив покойную жену, он ощутил укол совести. Грустно было сознавать, что он не сумел по-настоящему отблагодарить ее за любовь.
– Давно. Почти как ты.
– С женой?
– Да, покойся ее душа в мире.
– Долгонько.
– Да.
– Но ты не тот, кто ляжет с кем угодно. Тебе нужно любить.
– Думаю, ты права.
– Я такая же. С мужчиной замечательно, лучше всего на свете, но только если вы любите друг друга. У меня был всего один мужчина, мой муж. Я никогда на сторону не бегала.
«Неужели? – мысленно подивился Мерфин. – Все может быть». Бесси казалась искренней, но какая женщина сознается, что погуливала?
– А ты? – не отступалась она. – Сколько у тебя было женщин?
– Три.
– Твоя жена, до нее Керис и… кто еще? А, помню, Гризельда.
– Я не называл имен.
– Да ладно, все и так знают.
Мерфин печально улыбнулся. Конечно, знают. Возможно, не наверняка, просто догадываются, но, как правило, мало кто ошибался в подобных догадках.
– Сколько сейчас маленькому Мерфину Гризельды? Семь? Или восемь?
– Десять.
– У меня толстые коленки. – Бесси задрала подол юбки. – Мне никогда они не нравились, а Ричарду нравились.
Мерфин опустил взгляд. Колени пухлые, с ямочками. Выше белели бедра.
– Он их целовал. Хороший был человек. – Бесси потянула подол, как бы опуская платье, но на самом деле приподняла, и Мерфин заметил промельк темных волос на лобке. – Он любил целовать меня везде, особенно после мытья. Помню, мне нравилось. С женщиной, которая его любит, мужчина может делать что захочет, правда?
Это было уже слишком. Мерфин встал.
– Может, ты и права, но такие разговоры до добра не доведут. Пойду-ка я спать, пожалуй, покуда не согрешил.
Бесси послала ему грустную улыбку.
– Сладких снов. Если тебе станет одиноко, я буду здесь, у огня.
– Я запомню.
Мать Сесилию положили не на тюфяк, а на кровать, прямо перед алтарем, в святейшем месте госпиталя. Монахини пели и молились возле постели настоятельницы день и ночь напролет, сменяя друг друга. Кто-либо исправно протирал Сесилии лицо прохладной розовой водой, а у кровати неизменно стояла кружка с прозрачной холодной водой из фонтана. Увы, все усилия были тщетными. Настоятельница угасала так же быстро, как и прочие. У нее шла кровь из носа и снизу, дыхание сделалось затрудненным, а жажду было не утолить.
На четвертую ночь она послала за Керис.