Мир без конца

Годвин перевел взгляд на брата Ральфа Мерфина. Когда тот вернулся из Флоренции, настоятель решил, что Керис немедленно откажется от обета и покинет монастырь: надеялся, что от нее, как от простой горожанки, будет меньше неприятностей, – но этого не произошло. Мерфин держал за руку свою дочурку итальянку. Рядом стояла Бесси с постоялого двора «Колокол». Ее отец Пол умер от чумы.

Недалеко от них Годвин высмотрел семью, которую Мерфин презирал: Элфрик, его дочь Гризельда, ее десятилетний сын Мерфин-младший, Гарри-каменщик, муж Гризельды, потерявшей всякую надежду заполучить старшего Мерфина, и вторая жена строителя Элис. Элфрик смотрел вверх. До сноса башни он положил над средокрестием временный потолок и теперь то ли восхищался своей работой, то ли искал в ней изъяны.

Бросалось в глаза отсутствие епископа Ширингского. Обычно в Рождество проповедь читал именно епископ. Но Анри Монский не приехал. От чумы умерло столько священнослужителей, что епископ разрывался между приходами и был занят поисками новых людей. Уже поползли слухи о смягчении требований к рукоположению тех, кому меньше двадцати пяти, и даже к незаконнорожденным.

Годвин выступил вперед. Перед ним стояла сложная задача. Следовало пробудить страх и ненависть к всеобщей любимице, не упоминая при этом ее имени и ничем не выказав своей враждебности. Горожане, конечно, накинутся на нее со всей яростью, но должны сделать это по собственной воле.

Проповеди читали не на каждой службе, а лишь в наиболее торжественных случаях, когда собиралось огромное множество людей. Настоятель обращался к пастве, причем далеко не всегда с проповедью, нередко просто зачитывал послания архиепископа или короля о событиях государственной важности: военных победах, налогах, пополнениях или утратах в королевской семье, – но сегодня случай был особым.

– Что есть болезнь? – начал приор.

В соборе и без того не шумели, а теперь и вовсе установилась мертвая тишина. Годвин задал вопрос, терзавший всех.

– Почему Господь насылает болезни и чуму, которые мучают и убивают нас?

Годвин перехватил взгляд матери, стоявшей позади Элфрика и Элис, вспомнил ее слова о неизбежной скорой кончине, на мгновение замер, скованный страхом и словно утративший дар речи. Люди принялись переминаться с ноги на ногу. Понимая, что теряет их внимание, Годвин испугался, отчего его будто сковало намертво. Затем внезапно все прошло.

– Болезнь есть наказание за грехи.

Настоятель много лет оттачивал свое умение проповедовать: он избегал напыщенной болтовни, к которой питал склонность монах Мердоу, и старался говорить рассудительно, как человек здравомыслящий, а не как сотрясатель воздуха. Признаться, он сомневался, что сумеет разжечь в людях необходимую ненависть, но Филемон заверил его, что так даже будет убедительнее.

– Чума – особая болезнь, и потому мы должны осознать, что Господь уготовил нам особую кару.

Люди загудели, звук напоминал нечто среднее между бормотанием и стоном. Именно на это Годвин рассчитывал и воспрянул духом.

– Мы должны спросить себя, какие из наших грехов заслуживают особого наказания.

Тут Годвин заметил одинокую Медж, вдову Марка-ткача. В прошлый раз она приходила в храм с мужем и четырьмя детьми. Подумалось вдруг, не упомянуть ли, что она обогатилась, используя красители, добытые при помощи колдовской силы, но Годвин отбросил эту мысль. Медж, как и Керис, в городе любили и уважали.

– Говорю вам, Всевышний наказывает нас за ересь. На свете – в этом городе, даже в этом прекрасном соборе – есть люди, подвергающие сомнению власть Святой Церкви Божьей и ее служителей. Они сомневаются в достоверности чуда преосуществления, отрицают поминальные службы, утверждают, что молитвы перед образами святых суть идолопоклонничество. – Годвин перечислял те проявления ереси, о которых обычно вспоминали на диспутах в Оксфорде. Мало кого в Кингсбридже волновали подобные вопросы, и приор заметил на лицах прихожан разочарование и скуку. Снова испугавшись, что теряет слушателей, он ощутил, как подкрадывается недавний ступор, и в отчаянии добавил: – В городе есть люди, занимающиеся колдовством.

Это всколыхнуло паству. Многие охнули.

– Нам нужна бдительность, ибо ложная вера повсюду. Помните: исцеляет лишь Господь. Молитва, исповедь, причастие, покаяние – вот лекарства, освященные христианством. – Годвин возвысил голос: – Все остальное – кощунство!

«Пожалуй, слишком общие слова, – подумалось ему. – Нужно указать прямее».

– Ибо если Господь посылает нам наказания, а мы пытаемся их избегнуть, разве тем самым не отказываемся мы от исполнения его воли? Мы можем просить его о прощении, и, может быть, в своей мудрости он исцелит наши болезни, но от еретических лекарств будет только хуже. – Паства слушала очень внимательно, и настоятель продолжил: – Внемлите! Магические заклинания, народные средства, нехристианские песнопения и особенно языческие обычаи – все это колдовство, запрещенное Святой Божьей Церковью.