Мир без конца

На самом деле обращался он к тридцати двум монахиням, стоящим позади на хорах. Пока лишь немногие выразили свое недовольство Керис и поддержали Элизабет, отказавшись от масок. Керис по-прежнему имела преимущество перед выборами на следующей неделе. Требовалось внушить монахиням, что ее медицинские воззрения – еретические по сути.

– Всех, следующих этим обычаям, – Годвин выдержал паузу, наклонился вперед и пристально посмотрел на прихожан, – любого человека в городе… – Он обернулся и посмотрел назад, на монахов и монахинь на хорах, – или даже в аббатстве… – Вновь повернулся к мирянам: – Всякого, говорю вам, придерживающегося таких верований, нужно остерегаться.

Приор опять помолчал.

– И да смилуется над ними Господь.

61

Пола Белла хоронили за три дня до Рождества. Всех пришедших к его промерзшей могиле в стылый декабрьский день пригласили в «Колокол» на поминки. Теперь таверной владела Бесси. Она не желала горевать в одиночестве и щедро разливала лучший отцовский эль. Ленни-скрипач извлекал заунывные звуки из пяти струн своего инструмента, а скорбящие размазывали слезы по лицам и снова прикладывались к кружкам.

Мерфин сидел в углу с Лоллой, кормил дочку сладким коринфским изюмом, купленным вчера на рынке – удовольствие вышло недешевым, – и одновременно учил считать. Отсчитал себе девять ягод, а в дочкиной доле стал пропускать каждое второе число.

– Одна, три, пять, семь, девять.

– Нет, неправильно! – Лолла рассмеялась, понимая, что отец дразнится.

– Почему же, нам обоим по девять.

– Но у тебя больше!

– Правда? Как же так получилось?

– Ты неправильно посчитал, ты не умеешь.

– Тогда считай сама: может, у тебя получится.

К ним подсела Бесси в своем лучшем платье, заметно тесноватом.

– Можно мне изюма? – попросила она.

– Да, – ответила Лолла, – но только чтобы считал не папа.

– Не беспокойся, я знаю все его штучки.

– Держи. – Мерфин протянул Бесси ягоды. – Одна, три, девять, тринадцать… Ой нет, тринадцать – это слишком много. Я у тебя заберу. – Он отнял три изюмины. – Двенадцать, одиннадцать, десять. Ну вот, теперь у тебя десять ягод.

Лолле было ужасно смешно.

– Но у нее только одна!

– Я что, опять неправильно посчитал?

– Ну конечно! – Девочка посмотрела на Бесси. – Мы знаем все его штучки.

– Ну, тогда считай ты.

Дверь открылась, внутрь ворвалась струя ледяного воздуха, и вошла Керис, закутанная в плотную накидку. Мерфин улыбнулся: всякий раз, видя ее, он радовался, что она жива.

Бесси покосилась на нее настороженно, но поздоровалась дружелюбно:

– Здравствуй, сестра. Очень любезно с твоей стороны помянуть отца.

– Мне очень жаль. Он был хорошим человеком.

За словами Керис тоже скрывалась обычная вежливость, и Мерфин вдруг понял, что эти две женщины считают себя соперницами в борьбе за него. Интересно, чем он такое заслужил?

– Спасибо, – сказала Бесси. – Выпьешь эля?

– Благодарю, но нет. Мне нужно поговорить с Мерфином.

Белл посмотрела на Лоллу:

– Давай жарить орехи на огне?

– Давай!

Она увела девочку.

– Нашли общий язык, – заметила Керис.

Мерфин кивнул:

– У Бесси доброе сердце и нет своих детей.

Керис погрустнела.

– У меня тоже нет детей… Правда, и сердце не доброе.

Мерфин дотронулся до ее руки:

– Мне лучше знать. Твое доброе сердце болит не за пару ребятишек, а за десятки людей.

– Очень мило с твоей стороны.

– Это правда. Как дела в госпитале?

– Невыносимо. Полным-полно умирающих, а я не могу ничего для них сделать, только похоронить.

Мерфин сочувствовал ей всей душой. Керис всегда все знала, всегда была так уверена в себе, однако нынешнее испытание оказалось для нее чрезмерным, и ей хотелось поделиться своими муками – хотя бы с ним.

– У тебя усталый вид.

– Господи, я и в самом деле устала.

– Вдобавок у тебя еще выборы впереди.

– Я пришла к тебе за помощью.

Мерфин помедлил. Его разрывали противоречивые желания. С одной стороны, он хотел, чтобы Керис добилась своего и стала настоятельницей. Но как она тогда станет его женой? С другой стороны, он позорно, корыстно надеялся, что она проиграет выборы и откажется от обета. Впрочем, помогать он был готов в любом случае, просто потому, что любил.

– Хорошо.

– Годвин вчера в своей проповеди метил в меня.

– Неужели ты никогда не отделаешься от обвинений в колдовстве? Это же нелепость!

– Люди глупы. Проповедь сильно подействовала на монахинь.

– Как и задумывалось, разумеется.

– Несомненно. Некоторые поверили Элизабет, что мои маски – языческие мерзости. Ее ближайшее окружение – Кресси, Элейн, Жанни, Рози, Симона – уже поснимали маски. Но услышать подобное с кафедры – другое дело. Самые трепетные сестры тоже сняли маски. Некоторые предпочитают не делать выбор открыто и вообще не заходят в госпиталь. Лишь горстка монахинь, я и еще четыре сестры, ходят в повязках.

– Я этого опасался.

– Со смертью матери Сесилии, Старушки Юлии и Мэйр право голоса имеют тридцать две монахини. Чтобы победить, нужно набрать семнадцать голосов. У Элизабет было пять сторонниц, проповедь прибавила еще одиннадцать. Считая ее собственный голос, это семнадцать. У меня всего пять. Даже если все сомневающиеся примут мою сторону, я проиграю.