Ноги подкашивались, но он знал, что должен сосредоточиться. Он всегда обладал даром убеждения. Теперь следовало использовать сей дар наилучшим образом.
Когда монахи расселись, настоятель открыл книгу Бытия:
– «И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог»[77]
.Годвин оторвался от чтения. Монахи внимательно смотрели на него. Все прекрасно знали эту историю. Их интересовал сам Годвин, и они гадали, что последует дальше.
– Чему учит нас история Авраама и Исаака? – торжественно вопросил настоятель. – Господь велит Аврааму убить своего сына, не просто старшего сына, но единственного, рожденного, когда отцу исполнилось сто лет. Возразил ли Авраам? Молил ли о пощаде? Спорил ли с Богом? Говорил ли, что поступить так значит совершить убийство, что детоубийство – страшный грех? Годвин вновь принялся читать:
– «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего…»
– Бог может испытывать нас. Он может повелеть нам совершить поступки, на первый взгляд скверные. Может даже повелеть сделать то, что покажется нам грехом. Когда такое происходит, мы должны вспоминать Авраама.
Годвин знал, что в этом его сила – говорить веско, как на проповеди, образно, но не заумно. Он мог поклясться, что целиком завладел вниманием братьев, по тишине в здании капитула: никто не шептался, не ерзал и не хмыкал.
– Не нам задавать вопросы, не нам спорить. Когда Господь нас ведет, мы должны следовать за ним, сколь бы нелепыми, грешными или жестокими ни казались нашему слабому человеческому рассудку его веления. Мы слабы и ничтожны. Нашему разуму свойственно ошибаться. Не наше дело принимать решения и делать выбор. Наш долг прост – повиноваться.
Далее он разъяснил братьям, что следует сделать.
Епископ прибыл после наступления темноты. Близилась полночь, когда отряд, освещая дорогу факелами, въехал в аббатство. Большинство монахов и монахинь давно отправились спать, лишь несколько сестер трудились в госпитале. Одна из них разбудила Керис.
– Епископ приехал.
– Зачем я ему понадобилась? – сонно спросила та.
– Не знаю, мать-настоятельница.
Ну конечно, откуда ей было знать. Керис поднялась с постели, набросила на плечи накидку, помедлила во дворе, выпила воды из фонтана, несколько мгновений глубоко подышала холодным ночным воздухом, пытаясь взбодриться ото сна. Она хотела произвести хорошее впечатление на епископа, чтобы тот поскорее одобрил ее избрание.
В госпитале она нашла усталого архидьякона Ллойда. Кончик его длинного носа покраснел от холода.
– Идите приветствуйте епископа, – сердито проворчал он, словно ей следовало сидеть и ждать, не смыкая глаз.
Следом за Ллойдом Керис вышла во двор. У дверей стоял служка с горящим факелом. Вместе они пересекли лужайку и приблизились к епископу, восседавшему на коне.
Маленький человечек в большой шапке выглядел так, будто ему все надоело.
Керис поздоровалась по-нормандски:
– Добро пожаловать в Кингсбриджское аббатство, лорд епископ.
Анри ворчливо спросил:
– Вы кто?
Монахиня уже видела нового епископа, но прежде с ним не говорила.
– Я сестра Керис, избранная настоятельница.
– А, ведьма.
Ее сердце упало. Значит, Годвин уже попытался настроить Анри против нее.
– Нет, лорд епископ, здесь ведьм нет. – Керис заговорила резче, чем было благоразумно. – Только несколько простых монахинь, которые делают все возможное в городе, охваченном чумой.
Эти слова Анри пропустил мимо ушей.
– Где приор Годвин?
– У себя во дворце.
– Нет его там!
– Туда мы направились в первую очередь, – объяснил архидьякон Ллойд. – Во дворце никого нет.
– Вот как?
– Ну да, – раздраженно ответил архидьякон. – Вот так.
В этот миг Керис увидела кота с белым кончиком хвоста. Послушники прозвали приорского кота Архиепископом. Он шествовал вдоль западного фасада собора, заглядывая за контрфорсы, будто искал хозяина.
Керис растерялась.
– Как странно… Может, он решил заночевать в дормитории, с остальными монахами.
– А зачем? Я надеюсь, здесь не творится никаких безобразий.
Керис помотала головой. Епископ заподозрил разврат, но к этому греху аббат склонности не имел.
– Приор сильно переживает смерть матери. С ним было что-то вроде удара. Его матушка умерла сегодня от чумы.
– Если он плохо себя чувствует, то тем более должен находиться в своей постели.
Наверное, что-то случилось. Годвина явно потрясла кончина Петраниллы.
Монахиня спросила:
– Может, лорд епископ желает поговорить с его помощником?
– Хоть бы кто-то нашелся, – сердито буркнул Анри.
– Тогда я отведу архидьякона Ллойда в дормиторий…
– И поскорее!