Таким образом, несмотря на позицию СКЮ, в Москве продолжалась работа по подготовке узкого совещания, необходимость проведения которого не вызывала сомнений, тем более что и югославские коммунисты первоначально в принципе выразили готовность принять в нем участие. В письмах ЦК КПСС братским партиям говорилось о том, что жесткая повестка дня заранее не будет определена, чтобы делегации компартий, приезжающих в Москву, могли поставить на обсуждение волнующие их вопросы и в результате возник свободный обмен мнениями. Вопрос же о содержании декларации, которую предстояло принять по итогам совещания, оставался некоторое время открытым – в Кремле, естественно, были заинтересованы в том, чтобы документ был подписан всеми участниками встречи, в противном случае всему миру будет продемонстрировано сохранение в мировом коммунистическом движении югославского инакомыслия, чреватого усилением раскольнических тенденций. Существовали некоторые (как показало совещание, вполне обоснованные) сомнения и в отношении позиции Польской объединенной рабочей партии, выступавшей за ослабление контроля Москвы над коммунистическим движением и против любых попыток связать компартии социалистических стран какими-либо далеко идущими взаимными обязательствами. Вплоть до конца октября не было полной ясности и с публикацией итогового документа, что нашло отражение в беседе Мао Цзэдуна с советским послом П. Ф. Юдиным вечером 29 октября. Китайский лидер, ознакомившись с проектом декларации, за считанные дни до своего отъезда в Москву на юбилейные торжества излагал советскому дипломату свои замечания и соображения. По мнению Мао, в крайнем случае, при наличии существенных расхождений в позициях некоторых партий, можно было бы ограничиться публикацией более краткого коммюнике, в котором были бы сформулированы только приемлемые для всех положения[1046]
.Замечания Мао, изложенные послу и относившиеся к одному принципиальному вопросу, могли привести к ужесточению положений декларации. Так, отреагировав на тезис о возможности мирного перехода к социализму, китайский лидер призвал иметь в виду и отразить в документе также иную возможность – вооруженной борьбы, которую буржуазия может навязать пролетариату. Вместе с тем Мао Цзэдун не только в принципе поддержал тезис о единстве действий с социалистами по ряду политических вопросов, но предложил дать более общую формулировку, указывающую на готовность к сближению «с буржуазными демократическими, национально-буржуазными партиями и течениями, ведущими борьбу за мир, за национальную независимость и т. п.»[1047]
. Эта позиция отражала обозначившееся в середине 1950-х годов стремление Китая (как и СССР) сделать национально-освободительное движение стран Азии, а потом и Африки своим политическим союзником.Телеграмма Юдина из Пекина от 30 октября о беседе с Мао и телеграммы от партийных лидеров других стран по вопросам предстоящего совещания обсуждались на заседании Президиума ЦК 2 ноября[1048]
. Было высказано мнение не довольствоваться кратким коммюнике, а «склонять на подписание декларации, если даже югославы не согласятся». Проект решено было доработать с учетом мнения других партий[1049]. Прозвучала также идея представить доработанный проект декларации от имени двух компартий – КПСС и КПК, что и было впоследствии реализовано.Китайская делегация во главе с Мао Цзэдуном приехала в Москву 2 ноября. Перед этим, не только на партактиве в июле, но и на пленуме ЦК КПК в октябре, Мао, недовольный хрущевскими методами развенчания Сталина[1050]
и абсолютизацией мирного перехода к социализму, весьма критически отзывался о веяниях, идущих из Кремля начиная с XX съезда КПСС[1051]. Однако на его настроения в канун и во время его второго (первый был в дни 70-летия Сталина в декабре 1949 г.) и последнего визита в Москву сильно повлиял запуск советского спутника 4 октября 1957 г. Можно согласиться с тем, что «прорыв Советского Союза в космос произвел на Мао Цзэдуна глубочайшее впечатление, возродив его потускневшую веру в мощь СССР, а также новые надежды на неисчерпаемые возможности социализма»[1052]. К теме спутника он то и дело обращался и в своих выступлениях на московских ноябрьских совещаниях братских партий, восхищаясь тем, как СССР, «запустив вверх большую штуковину», вырвался вперед, а если он не остановится на достигнутом, то далеко опередит капиталистический мир и заставит человечество избавиться от страха[1053]. Именно спутник стал для Мао наилучшим свидетельством не только приемлемости советского опыта для других партий (при всей проблематичности хрущевской борьбы с «культом личности» Сталина), но и перевеса сил социализма над силами капитализма («ветер с Востока довлеет над ветром с Запада»). На фоне таких исторических перспектив «небольшие шероховатости» в отношениях между КПСС и КПК, по словам Мао, – незначительны, и они не должны были заслонять главного[1054].