Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отношений

Ситуация в мире во второй половине 1950-х гг. выглядела столь осложненной, что выход из нее представлялся даже таким консервативным политикам, как Г. Киссинджер, в виде решительной настройки на перемены во всей международной атмосфере взамен постепенному улучшению в развитии главных тенденций или пассивного наблюдения за происходящим[1088]. В теории джингоизм объявлялся вне закона, любые акции против революционных режимов типа того, что закрепился на Кубе, проводимые в одностороннем порядке, без согласования с Организацией американских государств посчитали нежелательными, но из-за стремления угодить консервативным кругам (вроде католиков из предместий больших городов США) «люди Кеннеди» сделали ставку на жесткую линию в отношении Кастро[1089]. У Шлезингера это вызвало неодобрение, но что-либо изменить оказалось невозможным и по настоящее время. До Кубинского кризиса было еще далеко, но подстрекательский характер пропагандистской кампании влиятельных блюстителей «законных интересов» звездно-полосатого флага на американском континенте подталкивал мир к развязке, произошедшей весной 1961 г. (вторжение в «Заливе свиней»). Кеннеди без понуждения кубинскими оппозиционерами принял решение об авантюре на Кубе вопреки возражениям Э. Стивенсона, представителя США в ООН. Ссылки некоторых авторов (А. А. Фурсенко и др.) на автоматизм и вынужденный характер действий Кеннеди (давление антикастровских элементов, спецслужб и т. д.) не убедительны

[1090]. Он мог в разные моменты на подготовительном этапе «кубинской операции» отдать распоряжение о ее прекращении, как об этом свидетельствует «Дневник» Шлезингера, но не пожелал этого сделать[1091].

Еще невразумительнее звучит утверждение В. Зубока и К. Плешакова о «непредсказуемости» событий, связанных с вторжением на Плайя-Хирон[1092]

и привязкой их исключительно к «ошибкам» ЦРУ. Драматический эпизод, с абсолютной достоверностью передающий, что ни для кого никакой не ожиданности не было в том, что США уже давно не могли полагаться на лояльность кубинских эмигрантов и, в сущности, понимали невыполнимость силового принуждения Кубы к дерадикализации, у Шлезингера выписан во всех важных подробностях. Цитируем запись от 21 апреля 1961 г.: «М. Банди напомнил (во время разговора с Дж. Кеннеди. – В.М.), что А. Шлезингер тоже был против экспедиции (речь идет о вторжении на Плайя-Хирон. – В.М.). Кеннеди в разговоре с людьми из ближайшего окружения засвидетельствовал трагизм сложившейся для него самого ситуации, грозившей ему физической расправой. «О, я знаю, – сказал Кеннеди. “Артур вручил мне свой меморандум, который очень ему пригодится, когда он сядет писать книгу о моем президентстве, – правда, лучше бы он не спешил публиковать ее, пока я еще жив!”. Это было сказано в духе типичных для него вспышек сардонического юмора. И добавил: “Я знаю, как можно назвать эту книгу – Кеннеди: эти немногие годы”»

[1093].

Европа после кубинской авантюры, свидетельствует Шлезингер, отказывалась воспринимать США как сверхдержаву, проводящую «зрелую, контролируемую и продуманную (intelligent) внешнюю политику»[1094]. Америка, утверждает он, в глазах европейцев предстала как империалистическая страна и (что хуже) как неэффективная империалистическая держава. Под влиянием критики советских методов решения германского вопроса и латиноамериканских «операций» США биполярность отступала, освобождая пространство для новых, многочисленных самостоятельных и влиятельных игроков, решительно отказывающихся видеть в военном превосходстве, в атомной монополии двух сверхдержав средство достижения стабильности на земле и «отбрасывания коммунизма». На смену силовым методам, громыханию оружием, приходило новое понимание значения многосторонних переговоров, компромиссов, а само это понятие переставало быть синонимом умиротворения, «грязным словом», обозначением пустой болтовни или беспричинного соглашательства[1095]

. На этом фоне после «работы над ошибками» Кеннеди вырастал в политика новой формации, который, сознательно не порывая с прошлым, чувствовал себя свободно в условиях новых вызовов, в принципе делающих невозможным возвращение к методам и риторике «героического руководства».

Интересно читать у М. Бешлоса, В. Зубока, К. Плешакова и О. Гриневского, как Хрущев своим темпераментом и напором переиграл «неопытного» Кеннеди[1096] на переговорах в Вене 3–4 июня 1961 г. Между тем президент США обдуманно и искусно вел дипломатическую игру на опережение. Его целью было восстановление имиджа США как добропорядочного, миролюбивого члена мирового сообщества, готового выдвинуть и поддержать «меню альтернатив» в ООН, даже если они исходили от движений (вроде движения неприсоединения), которые не только не были дружественно настроенными к США, но скорее критически относились к ним[1097].