Модэ

– Эй, Шак! Зачем стреляешь? – донеслось откуда-то справа. – Зачем щенки твои стреляют?

Следующая стрела просвистела у Ашпокая над головой.

– Он же нас сейчас, как белок… – процедил сквозь зубы Салм.

– Тихо! – Ашпокай положил на тетиву стрелу и, не целясь, послал ее вверх, на сизый каменный гребень, заросший диким крыжовником. Неизвестная сила, имя которой Соруш, направила стрелу… И тут же раздался рев:

– Ха-а-а-р-р-р!

– Попал! – просиял Шак.

Через гребень перемахнул всадник на сером коне, пролетел через заросли акации – хлесткие ветки едва оцарапали конское брюхо. Всадник скакал, странно втянув голову в лисий воротник, сметая чахлые березки в сырую труху. Серый конь промчался наперерез ватажникам, ударил всеми четырьмя копытами по тропе и спустя мгновение нырнул в траву. Несколько стрел свистнуло ему вдогонку, но, похоже, без толку – Харга скрылся.

– Ты эту паскуду не сильно ранил. – Лицо Шака расплылось в довольной улыбке. – Так… на память!

На горные склоны опустились сумерки, и воздух наполнился мошкарой. Отряд вернулся к реке, отвесный бом[4] прижал их к каменистому берегу, к ледяной гремящей пене. Они нашли просторный и глубокий грот – вход прикрывали от посторонних глаз скалы, подняться к нему можно было только по шумной осыпи. Никто не подобрался бы к их стоянке незамеченным.

Развели костер, просушили одежды. Стреноженные кони сонно топтались у входа, собирая черными губами колкие побеги акаций. Соша тихонько скулил, слизывая спекшуюся кровь, оплакивая утрату. Мизинец и безымянный палец на правой руке отсек ему Харга. Тонкими струнами из конских жил затянул Салм обрубки, остановил кровь и запеленал пострадавшие пальцы в лечебные травы. Хорошим стрелком был раньше Соша. Хорошим бойцом был битый маленький Соша.

Скоро из причитаний его сложилась песнь. Ашпокай слышал, что племя Соши славится своими сказителями и каждый мальчик умеет слагать песни на ходу.

Глотая слезы, Соша пел протяжный плач:

Я битый пастух, нет при мне овец.

Произошел я на свет раньше срока.В груди матери моей не стало молока…Мои ноги болят, по земле я ковыляю.Хромоножкой прозвали меня всадники.Расколоты мои ребра, изувечена моя рука.Я битый пастух, нет при мне овец…

Он пел еще, пел долго, ватажники отворачивались, смущенные. Никто из них не умел слагать таких печальных песен.

– Откуда вы знаете этого Харгу? – спросил Атья, когда Соша, обессилев, уронил голову на грудь и засопел.

Шак ответил тихо, пощипывая бороду:

– Старики говорят: ворон, триста лет проживший на свете, умеет оборачиваться человеком. Харга – из таких вот воронов. Прежде он служил ловчим у хуннского царя. Хорошим был звероловом. Рассказывают, что один зверолов может прокормить в набеге целое войско. Врут, конечно, но Харга – лучший в степи следопыт и большой охотник. И стрелок хороший… Верно, что он мне кровь пустил.

Шак замолк, но рассказ тут же подхватил Салм:

– Мы как-то напали на торговый поезд – он шел из Поднебесной в Согдиану. Мы и хунну налетели одновременно. Они испугались нас, а мы их. То есть сперва испугались, а потом, конечно, заспорили: так и так, мол, чья добыча? У них главным был брат шаньюя, какой-то хуннский князь, не помню его имени…

– Саодунь, – подсказал кто-то из караванщиков.

– Пусть будет Саодунь… – продолжил Салм. – Так вот, с ним был этот ловчий – Харга… хитрый, как степной дух, скорый на язык. Он все подговаривал князя нас вырезать. А хунну было втрое больше нашего. Так стояли мы друг против друга три дня, вели переговоры, не слезая с коней, шелка делили, золото…

– Купцам глаза повыбили от досады, в Поднебесную продать хотели, – сказал кто-то незнакомым, надтреснутым голосом.

– В нашем племени не ценят золота, – проговорил Ашпокай. – Мы не придаем значения его количеству – у нас его мало. Мы не торгуем людьми – только отдаем пленников в обмен на выкуп. У нас одни князья покрывают позолотой одежды и упряжь коней.

– А в наших краях, – улыбнулся Салм печально, – за золото продают Ариману душу – хунну это хорошо знают. Харга попытался тогда за золото купить наши души.

– И что? – спросил Атья взволнованно.

– А потом, когда мы не согласились, проклятый колдун пустил мне кровь, – хмыкнул Шак. – Страшная была драка… Но мы отбили большую часть богатств, а остальное побросали в реку. Ничего хунну не досталось. Ни клочка шелка, ни крупинки специй.

Замолчали. Ашпокай смотрел на Сошу. Все смотрели на битого Сошу. Парень в забытье баюкал изувеченную руку. Из всех набившихся в пещеру сирот он был теперь самый большой сирота.