Могила Густава Эрикссона

Предпринимать активные действия было рановато, и я решил прогуляться и сделать рекогносцировку. Погода для 7-го октября стояла совершенно аномальная. Солнце светило по-летнему и было жарко. С Оки дул свежий и тёплый ветерок, всё вокруг купалось в солнечном свете. Красота – неописуемая, я даже забыл, зачем приехал. Есть в Белоомуте три каменные церкви. Одна из них ничего из себя в плане архитектуры не представляет, другую до неузнаваемости изуродовали большевики. А вот церковь Успения Пресвятой Богородицы в Нижнем Белоомуте – фантастический шедевр позднего русского классицизма. По совершенству композиции и дару архитектора, её строившего, эта церковь не имеет аналогов во всём дальнем Юго-Восточном Подмосковье. Я долго бродил вокруг неё, восхищаясь этим затерянным в глухомани чудом. Вот только ремонт ей ох, как бы не помешал! Да, видно, приход совсем бедный.

А ещё с этой церковью связана история, смешная и поучительная одновременно. Крестьяне в Нижнем Белоомуте жили зажиточные – торговали рыбой и хлебом, занимались винным промыслом. Помещику своему платили необременительный оброк и чувствовали себя кум королю. И вот в начале 19-го века в очередной рекрутский набор сошлись они на сход и решили сдать в рекруты несчастного, безродного и никому не нужного бобыля Христофора Надеждина. Видать, некому было заступиться за парня. Сдали и сдали, и забыли о нём. А Христофор совершил редкостный для тех времён фортель. Уж не знаю, что за способности были у этого парняги, но из солдат он выслужился в обер-офицеры. И не просто в обер-офицеры, в отставку ушёл в чине штабс-капитана, что давало ему и его потомкам право на потомственное дворянство. В отличие от своих сослуживцев-дворян Надеждин не растранжиривал папенькины и маменькины денежки, вышел в отставку человеком вполне состоятельным. И купил своё родное село – Нижний Белоомут. Судя по всему, военная служба Христофору сахаром не была. Поэтому своих односельчан, сдавших его в рекруты, он, став помещиком, просто задавил оброком. Нижнебелоомутчане пищали, плакали и называли своего барина Нехристофором. Революционный поэт Николай Огарёв, владевший Верхним Белоомутом и отпустивший своих крестьян на волю, всячески клеймил позором своего соседа и называл его «гнуснейшим порождением Николая Палкина». Но штабс-капитану Надеждину на это было плевать – он всё богател и богател. Наследников у бывшего бобыля не было, семьёй он так и не обзавёлся. А незадолго до смерти в 1839-м году пригласил столичного архитектора и на все свои деньги построил эту великолепную церковь, которая по своим достоинствам могла бы стоять и в Москве, и в Петербурге.

От Успенской церкви я вышел на берег Оки и, наслаждаясь солнечным ветром, серебряными переливами реки и игрой разлетавшихся бабочек всяких мастей, дошёл до паромной переправы. Речная ширь здесь достигала трёхсот метров, паром ходил с левого берега на правый и обратно раз в полтора часа. Я скатался за 40 рублей туда и обратно, мурлыкая на это нереальное солнышко и покуривая сигаретку. Тем временем было уже три часа. Пора начинать действовать.

……….

Я зашёл в номер и переоделся в костюм. Выглядел я очень солидно, рыжая деваха-администратор посмотрела на меня с недоумением и восхищением. Я прошёл в ресторан при гостинице и сел у окошка, выходившего на главную улицу городка – улицу Урицкого. В процессе реконструкции «Огарёвского дворика» ресторан был задуман на славу. Но денег на полную отделку не хватило. Мальчик-бармен выполнял роль официанта и метрдотеля одновременно, что недвусмысленно говорило – дела в гостинице шли совсем плохо. Умненький такой мальчик, сообразительный, глазки осмысленные. Только уж больно по-волчьи смотрит. Почуял, видать, чужака, не с добром сюда приехавшего. Я заказал ему американо и, когда он его принёс, попросил присесть на минутку.

– Молодой человек, а как бы мне повидаться с Мариной Георгиевной? Я её старинный приятель.

Мальчик оценивающе рассматривал татуировки у меня на кисти, но ответил, не задумываясь:

– А Марина Георгиевна в отъезде. Давно в отъезде. Когда будет, – никто не знает.

– Хорошо. Тогда я хотел бы встретиться с Олегом Любомировичем.

А глаза то у него совсем, как у волчонка.

– А кто такой Олег Любомирович? Извините, я такого не знаю, мне надо работать, – и ушёл.

Из Москвы я взял с собой боевую трубку с боевой симкой, на которой были только несколько относящихся к теме телефонов. Я набрал телефон Коростеля. Как ни странно, после шести гудков он ответил на незнакомый вызов.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Олег Любомирович. Я представляю интересы Бориса Моисеевича Натанзона. Вот приехал из Москвы к Вам в Белоомут. Хотелось бы побеседовать.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Для Вас я – апостол, потому что у меня благая весть. Я тут сижу в ресторане Вашей гостиницы. Не могли бы Вы со мной пообщаться?

– Никакой гостиницы у меня нет. Я так понимаю Вы в «Огарёвском дворике» сидите и решили из меня долги выбивать?