Могила Густава Эрикссона

– Конечно, Октябрьская. Февральская революция – это вообще не событие. Ну, начались народные волнения в Петербурге. Избалованные солдаты столичных полков не хотели на фронт. А обыватели на улицу вышли вовсе не потому, что в городе не хватало хлеба. Оказывается, просто не из чего было выпекать свежие французские булки. Я думаю, жители блокадного Ленинграда этих любителей французских булок голыми руками задушили бы.

Сергей не удержался и захохотал. А я продолжал:

– Ну, деградировавшая и никчёмная верхушка общества заставила такого же никчёмного царя подписать отречение. А дальше то что? Из войны Россия не выходила, так что через полтора года война бы всё равно закончилась. А Временное правительство развело такой бардак, что ещё до окончания войны все эти Родзянки, Голицыны, Милюковы и Львовы на цирлах бы приползли к кому-нибудь из Романовых. Или их за шкибот притащил бы Корнилов. Даже таким деградантам, как февральские революционеры, очень быстро стало бы ясно – Россия страна специфическая. Решения в ней может принимать только один человек, иначе – катастрофа. А решения, принимаемые одним человеком, – это называется диктатура. Диктатуру желательно облечь в цивилизованные формы. Вот и снова получается самодержавие. Самодержавие – это единственная форма правления, возможная в России. При всех других устроениях она гибнет.

– Вы, Юр, монархист?

– Нет, Серёж, скорей похуист. Впрочем, мои личные убеждения для нашей дискуссии особого значения не имеют.

– Хорошо. И вот мы подобрались к Октябрьской революции. И к Троцкому, соответственно?

– А Троцкий и есть Октябрьская революция и всё за ней последовавшее. В конце концов, не старому же сифилитику, одержимому манией мести царской семье, приписывать заслугу создания Советского государства. Между прочим, Сталина считают великой личностью, оказавшей на ход истории огромное воздействие. И надо ему отдать должное – матёрый человечище. Но вот с тем, что великая историческая личность, не соглашусь, хоть убейте! Этот человек всю жизнь только пытался нейтрализовать то тектоническое влияние, которое оказал на течение исторических процессов Троцкий. А если человеческим языком, всё что делал Сталин – это попытки вытащить страну из преисподней, где она стараниями Троцкого оказалась.

– Браво, Юра, браво! Всё-таки видно, что Вы убеждённый монархист. Ну так что? Давайте уберём Лёву Троцкого. Может быть, тогда не будет и Октябрьской революции, и всего, что было дальше? И будет тогда Россия развиваться долго и счастливо?

– Смеётесь, Серёж? Октябрьская революция – это, пожалуй, самое закономерное в нашей отечественной истории. А Лёву Троцкого убирать нет смысла. Ну, не будет Лёвы Троцкого, – будет Яша Свердлов. Яши не будет? Значит, будет Фима Шниперсон или Изя Кантор. Какая разница?

– Ах, вот как! Так Вы, оказывается, не только монархист, но ещё и черносотенный погромщик!

– А вот, Серёж, и не угадали! Я вовсе не черносотенец. Более того, я на полном серьёзе считаю, что евреи – величайший на земле народ. А всякие там русские, немцы и даже англосаксы по сравнению с ними просто папуасы. Но мы то сейчас не о евреях говорим, а об Октябрьском перевороте.

– Очень сложно говорить об Октябрьском перевороте и не говорить о евреях.

– Вы абсолютно правы. И знаете, в чём величайшая ошибка историков, исследующих закономерность Октября? Они всё пытаются объяснить феномен революции социальными предпосылками. И совершенно не замечают, что это межнациональная война на уничтожение за власть в Империи.

– Вот это круто! Пожалуй, на этом моменте стоит задержаться. А не попить ли нам кофейку?

– Было бы неплохо.

Сергей набрал секретарше, и через пять минут мы прихлёбывали ароматный кофе из больших чашек.

– Если Вы мне объясните про эту межнациональную войну, мы потом много времени сэкономим, – предложил Сергей.