Могила Густава Эрикссона

– Извольте, – ответил я. – Только тогда нужно отвлечься от роли евреев в социалистическом движении и революции. А также забыть о том, что из русских в революционном движении участвовали, в основном, подонки, а евреи делегировали туда цвет своей молодёжи. Рассмотрим совсем другие аспекты. Вот Российская Империя перед 1917 годом. Поляки с финнами и литовцами мечтают о национальных государствах. Латыши и эстонцы мечтают научиться строить сортиры, а не срать под себя, как это у них тогда было принято. Народы Кавказа и Средней Азии и о таком не мечтают, – им ещё рано. Внутри Империи три сильных народа. Во-первых, русские европейцы. Это потомки тех, кто после Петровских реформ пошёл по европейскому пути развития. То есть верхушка общества. Их всех вместе со станционными смотрителями, телеграфистами и грамотными унтер-офицерами всего пять с половиной миллионов. И огромную массу неграмотных или полуграмотных крестьян они дорогими сородичами не считают, даже если сами из них вышли во втором поколении. Да и зачем считать дорогими сородичами людей, которых твои предки (не важно, генетические или духовные) два века мордовали, как скот. Второй, и казалось бы, самый сильный народ – русские туземцы. Их миллионов семьдесят восемь вместе с малороссами и белорусами. Это те люди, предки которых были лишены Петром Великим любых человеческих прав и превращены в рабов. Идейная продолжательница Петра, Екатерина тоже Великая, пошла дальше и превратила этих людей в скот. Александр Второй, достойный правнук своей прабабки, этих людей освободил, но так и оставил жить в средневековье – с общинной собственностью на землю и без образования. Представляете, Серёж, как они обожали родственный себе народ русских европейцев? Православие и вера в доброго царя удерживала их от кровавой мести своим бывшим соплеменникам, но далеко не всегда.

– Говоря о расколе русского народа на две части Вы открытия не делаете. Поэтому переходите уже к третьему народу.

Да, собеседник у меня сегодня подкованный во всех отношениях. Поэтому все мои лекции надо строить из расчёта, что он, возможно, знает поболее меня.