Мой Бердяев

Русский Серебряный век, начиная с Соловьёва, жил стремлением преодолеть кантианский агностицизм и феноменализм и найти путь к знанию ноуменальному. И вот, кантианскому – субъект-объектному

естественнонаучному опыту Бердяев противопоставил опыт творческий

. Он исходил из «признания метафизической реальности субъекта как нумена, как духа»[563]

, – из интуиции существования «я». Философия Бердяева – это откровенная Ich-Philosophie, в которой краеугольный камень – существование «я», субъективного духа. Из этой первичной интуиции разворачивается все бердяевское воззрение, уже здесь, в своем истоке, близкое Каббале: каббалист познает – строит мироздание, отправляясь от «точки в сердце», в которой присутствует Творец, которая тоже переживается им как «я» и «дух». М. Лайтман учит развивать и расширять «я» с помощью групповой практики, которая, по его утверждению, способна привлечь на группу Высший Свет и преобразовать ее в систему из десяти сфирот – в парцуф. Только парцуф – а не индивид – обладает, согласно Каббале, бытием: он – единое желание «десятки» – способен к уподоблению Творцу в своем всевозрастающем «исправлении». Бердяев же идет от бытийственности индивида, что́, полагаю, обусловлено его христианством, обосновывающим – в лице Иисуса Христа – онтологическое достоинство отдельной личности. Посмотрим, как из интуиции «я» Бердяев выводит всеобъемлющую метафизику.

Отправляется мыслитель, повторю вновь, от гносеологии, обозначая два пути познания. Первый путь – это путь «объективации», «самоотчуждения духа в объективность» (с. 89), на котором познающий субъект сам порождает мир – «мир объектов», явлений, «который не есть подлинный мир» (с. 88). «Реальностью в себе» «объективный» мир науки и повседневной жизни не обладает, но, будучи «иллюзией сознания», он порабощает человека. Доктор Лайтман рассуждает о познании сходно, но с еще более крайним субъективизмом. То, что мы принимаем за окружающий мир, на самом деле порождено нашими пятью чувствами, обусловлено устройством соответствующих органов. Такого мира на самом деле нет, – этот иллюзорный образ принадлежит лишь моему сознанию, находится во мне. Чтобы познать мир вне меня, утверждает доктор Лайтман, надо выйти из себя, пережить в полном смысле слова экстаз, – преодолеть максом. Для Бердяева «объективация» – то обстоятельство, что познающий субъект создает фикции феноменов, – это «тайна», которую Кант, подведя к ней, не объяснил. И вот, сам Бердяев возводит тайну объективации к грехопадению, означающему распад мира и взаимное отчуждение его частей: именно из – за этого возникает субъект – объектное противостояние. Грех Адама заключался в его ложном волевом избрании: главная интенция его сознания от Бога обратилась на творение. Тем самым цельная «первореальность» мира в Боге скрылась от его взора, и вместо нее выступил иллюзорный множественный «мир объектов» – «проекций вовне того, что имеет подлинное существование лишь в субъекте» (с. 119). Как видно, Бердяев и доктор Лайтман практически едины в оценке профанного в их глазах – субъект – объектного познания, считая его проецированием во внешний мир чисто субъективных представлений познающего.

Об освобождении от власти падшего мира Бердяев говорит почти в каббалистических выражениях: «Если этот мир есть моя объективация, создающая идолы и иллюзии сознания, то я могу создать иной, лучший мир. Победа над властью объективации есть мессианская надежда» (с. 96). Рассуждая о «прорыве» в «мир духа», русский мыслитель, быть может, вполне сознательно от стиля мысли «Афин» переходит к ментальности «Иерусалима». «Мир нуменов» для Бердяева – это «мир творческих существ, а не мир идей»; духовный мир динамичен, в нем царит свобода, и о нем возвещали «пророки», но не Платон (с. 101). И чтобы вернуться в этот истинный мир (разрушив мир объективации), надлежит изменить «структуру сознания, от которого зависит то, каким нам предстоит мир. Для изменившегося сознания мир предстал бы иным» (с. 104). «В принципе возможно изменение, революция сознания, его расширение, как и его сужение. Возможен прорыв через объективацию, которая создает прочную иллюзию этого неизменного мира» (с. 121): именно так – как «революцию сознания», как некий «прорыв» – доктор Лайтман описывает переход через максом… Но в обоих волюнтаристских учениях «сознание» зависит от первичного акта воли: чтобы вернуть потерянный рай, надо этого лишь захотеть.