Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Я уже говорил, что в первые десять лет своей службы в Большом театре, танцевал в Японии очень часто. Долгие перелеты переносил легко, стоило занять свое место в самолете, я уже сплю. Однажды я тоже летел туда танцевать «Щелкунчик» накануне Рождества. По прилете в аэропорт Токио сел в такси. Вышколенный, в белых перчатках шофер приветливо улыбнулся. Автомобиль бесшумно двинулся с места. В тот же момент из его динамиков по кабине понеслись первые такты детского танца из «Щелкунчика»… Я застыл!

Разница во времени с Москвой в шесть часов давала о себе знать. Я провалился в сон. Но рефлекс, выработанный годами на эту музыку, превратил мою поездку в настоящий кошмар. Я просыпался в ужасе каждый раз, когда по партитуре Чайковского приближался мой выход на сцену. Так продолжалось всю дорогу от аэропорта до отеля. Когда я наконец выбрался из машины, шофер выглядел очень довольным: он доставил пассажира с максимальным комфортом, не забыв «угостить» его самой популярной музыкой японского Рождества.

…2 января 2014 года в день рождения Григоровича по одному из центральных каналов телевидения показали сюжет о его «Щелкунчике» в ГАБТе, сказали, что это 500-й спектакль со дня премьеры. То есть из 500 спектаклей 101 спектакль станцевал я.

В том репортаже интервью давали все кому не лень. Больше всех говорил, естественно, Урин. Мою фамилию не нашли нужным даже упомянуть…

Кланяясь с Линой перед занавесом 2 января 2013 года, я не испытывал никакого чувства горечи: «Лина, всё!» Она меня обняла, не сдержавшись заплакала: «Не уходите, Николай Максимович! Не уходите!» – «Линочка, все должно происходить вовремя!»

48

А театральный мир в тот момент обсуждал свежие «новости»: в новогоднюю ночь с 31 декабря 2012 на 1 января 2013 года кто-то взломал личную электронную почту Филина. В публичный доступ выложили его переписку с разными людьми, в том числе с некоторыми критиками г. Москвы и Московской области, руководителями одного (самого помойного) балетного форума. Там обнаружилось много интересного. Что касается меня, то Сережа в своих доверительных посланиях советовал – как и что надо писать про Цискаридзе. Он никак не мог уняться, объясняя, что Цискаридзе всем про себя постоянно врет!

Филин разнес в пух и прах «Щелкунчик», который мы с Воронцовой танцевали 31 декабря. Заявил, что я Лину то и дело ронял, да и сам на ногах не держался; сокрушался, как сложно пришлось клакерам, которые должны были ради меня завести зрителей на аплодисменты. Там же Сережа рассказывал, что я никогда не работал с Семёновой, что она меня терпеть не могла, из класса гнала, а я ей навязывался. Что с Улановой я тоже никогда не работал. А Фадеечев из жалости иногда просто заглядывал на мои репетиции…

49

Для того, чтобы окончательно прояснить ситуацию, касающуюся моих взаимоотношениях с Николаем Борисовичем, забегу на шесть лет вперед…

В 2018 году я привез АРБ им. Вагановой в Москву. Благодаря господдержке и щедрой помощи А. Б. Усманова, мы праздновали 280-летний юбилей академии и 200-летие со дня рождения М. И. Петипа на Основной сцене Большого театра.

Накануне концерта я случайно столкнулся в коридоре с Фадеечевым, поздоровались. «Вот, школу привез. Будет время, приходите, Николай Борисович». Я сказал это из чистой вежливости. И вдруг услышал: «Приду».

Фадеечев был уже очень болен, плохо себя чувствовал. Но он пришел, отсидел все три акта нашего гала. Заглянул за кулисы, поздравил, сказал, что ему очень понравилось. Своим домашним тоже меня хвалил…

В конце июня, в разгар пандемии 2020 года, поздно ночью мне в Петербург звонок. Родькин на проводе: «Николай Максимович, только что звонила Степаненко (на тот момент заведующая балетной труппой ГАБТа), сказала: „Пожалуйста, позвони Коле и скажи, что Фадеечеву очень плохо, он в больнице“».

Да уж, Галя себе не изменяла: не Филину позвонила, не Уварову, которые в Москве сидели, а про меня вспомнила – не поленилась! Знала, что они ничего делать не будут. «А что, другого никого поближе не нашлось?» – вырвалось у меня. Поднял я своих знакомых, врачей. Все, что мог, организовал. Фадеечева перевезли в хорошую больницу. Решил ему позвонить. Николай Борисович снял трубку, мы с ним очень тепло, хорошо поговорили. И так у меня на душе легко стало. Он, как обычно, шутил, чувствовалось, что очень доволен. Не могу сказать, что мы помирились, но какой-то тяжелый груз упал с моей души. Через день, на 87 году жизни, Фадеечева не стало. И началась у меня очередная эпопея с похоронами на Новодевичьем кладбище: письма, хождение по кабинетам, просьбы, звонки. У супруги Фадеечева – Ирины Холиной там бабушка похоронена. Но, когда она обратилась в администрацию кладбища, ей сказали: «Надо сначала, чтобы вас там похоронили, а потом уже вашего мужа. Он же не прямой родственник!» Тем не менее разрешение от мэрии нам удалось получить.

После отпевания и прощания с Николаем Борисовичем ко мне неожиданно подскочил Филин, хоть и в темных очках, но уже не изображавший из себя незрячего: «Коля, давай сфотографируемся все вместе!»