Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Однажды, еще в Тбилиси, мама по неосторожности обварилась кипятком. Плеснула на себя из чайника, прямо на водолазку, это был сущий кошмар! Такие раны открытые! О том, чтобы к ним притронуться, и речи быть не могло. А тут лицо! Кислота!

В своем интервью Сергей заявил – спасло то, что он сразу снегом умылся, то есть смыл с себя кислоту. Кроме того, он знает, кто именно его облил: «Я увидел, я узнал брови, ресницы и голос…»

Новость о «кислотном» скандале немедленно облетела весь мир. Все затаилось в ожидании, чью фамилию Филин назовет… Но у тех, кто подготовил и осуществил эту акцию, не получалось назвать того, кого они очень хотели назвать. Потому что у того, кого они хотели назвать, было железобетонное алиби.

«Кислотное дело» набирало обороты, об этом писали, говорили, судачили все кому не лень. А у меня сессия в разгаре в юридической академии, подготовка к спектаклям, постоянно идет «Смерть Полифема» в кукольном театре, на телевидении съемки «Танцев со звездами».

И вдруг на пресс-конференции по поводу Филина выходит директор ГАБТа Иксанов и говорит (его никто не спрашивал, ни с того ни с сего, на ровном месте), что «Николай Цискаридзе здесь вообще ни при чем». И началось! Все СМИ бросились расследовать, почему он так сказал? Значит, Цискаридзе подозревают?! Да?! Ату его!!!

Я на улицу вообще выйти не мог. Из своего подъезда выбегал и буквально падал в машину, потому что меня всюду караулили, как зверя, журналисты. Камеры стояли везде. Из Большого театра я выбирался так, чтобы никто не мог догадаться, из какой двери я выйду.

Работники театральных цехов ГАБТа, видя, что со мной вытворяют, были на моей стороне, только боялись об этом вслух высказываться. В балетной труппе втихаря мне тоже многие сочувствовали. Однажды на своем столике в гримуборной я нашел записку анонимную: «Не приходите сегодня на собрание. Вас будут стараться спровоцировать, чтобы уволить».

52

Вызвали меня по делу Филина в Следственный комитет. Пришел, попросили мобильный телефон, с которого моментально сняли все данные. Там же все видно – где был, когда был. Выяснилось, что в районе дома, где жил Филин, меня и в помине не было, даже рядом на машине лет сто там не проезжал.

Беседовал со мной какой-то очень важный чин, объяснил, что разговор наш будет продолжительным, потом предложил: «Ну, давайте с вами пока попьем чай».

Мы чаевничали, он задавал вопросы, как мне показалось, совсем не по теме, какие-то отвлеченные, чуть ли не о погоде. И вдруг этот генерал говорит: «Вы можете идти». Я даже растерялся: «Вы же сказали…» – «Всё, что нужно, я у вас уже выяснил, идите. У нас к вам никаких вопросов нет».

Я поднялся, чтобы уходить, а он: «Николай Максимович, скажу следующее: вины на вас нет никакой, это понятно, вас никто не тронет. Но! Остановить пиар-кампанию, которая организована против вас – нам понятно, что она организована, – невозможно. Хочу дать по-человечески один совет – ничего не читайте и не смотрите телевизор. Если вы это сделаете, себя от многого убережете. Думаю, года полтора (он ошибся – моя травля в СМИ два с половиной года длилась) это будет продолжаться. Они не остановятся, там большие деньги задействованы».

С этого дня я не включаю телевизор вообще. Все, что хочу увидеть, я смотрю в Интернете. Я не читаю прессу категорически, всегда обхожу стойки с газетами и журналами.

Однажды лечу куда-то. В самолете по проходу между креслами везут тележку с прессой, стюардесса увидела меня, узнала: «Ой! А вам не надо сюда поворачивать голову». «Что? Так плохо?» – на всякий случай спросил я. Она говорит: «Очень». «Ну ладно, давайте, покажите». Она на своем: «Не надо вам!» «Ну, покажите же!» – потребовал я. Смотрю – очень популярная в то время газета. На ее первой странице огромными буквами написано что-то типа «Николай Цискаридзе шантажировал Сергея Филина». Открываю газету – в статье нет ни одного слова обо мне. Вся статья посвящена Сереже, какой он великий танцовщик, какие у него были достижения и что на него совершено покушение. Всё. Моя фамилия только в заглавии, чтобы как можно больше людей прочитали эту писанину. Нормально?!

53

Да, еще в Следственном комитете я увидел бумагу, в которой потерпевший Филин заявлял на шестерых людей. Его подозрение падало на: меня, Павла Дмитриченко, Руслана Пронина, тогда заведующего балетной труппой ГАБТа. Кроме того, Сережа признавал, что, кроме своей сожительницы (Филин на тот момент не состоял в официальном браке), находился в интимных отношениях одновременно еще с тремя «дамами» из театра. Видимо, по своей душевной доброте, от чувств, так сказать, он и занес их в список подозреваемых. Любовь – дело тонкое.