Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Я дышать перестал. И тут поймал на себе взгляд старшего сына Фадеечева – Лёши и его жены Тани Расторгуевой. Они просто побелели. «Только не сейчас!» – было написано у них на лицах. И я сказал Филину: «Давай».

Фадеечева кремировали, наступило время захоронить урну с прахом. Я позвонил министру культуры О. Б. Любимовой, попросил приехать, сказать слова. Она приехала, но от Большого театра не было ни одного официального лица.

В день смерти Николая Борисовича на сайте ГАБТа разместили постыдный некролог с ошибкой в его фамилии – «Фадеичев», а в день похорон провели какую-то развлекательную лотерею. Как говорится, без комментариев.

50

Возвращаюсь к своему дневнику начала 2013 года. 16 января в афише стояло «Лебединое озеро». Юбилей В. Л. Никонова, попросили станцевать Злого Гения. С Владимиром Леонидовичем я не здоровался с мая 2011 года, с того дня, как он вместе с другими педагогами ГАБТа подписал против меня «филькину грамоту».

Я подумал: «Идут последние месяцы работы в театре, какая тебе разница, Цискаридзе, чей это юбилей?!» Тем более спектакль шел на Основной сцене. Никонов подошел: «Спасибо, не ожидал, что ты согласишься». – «Владимир Леонидович, пусть это все будет на вашей совести, не на моей».

На следующий день, 17 января 2013 года, в МХТ им. А. П. Чехова в Камергерском переулке праздновалось 150-летие со дня рождения К. С. Станиславского.

С юности я дружил с А. Ю. Шполянской – одной из кариатид МХТ, пресс-секретарем О. П. Табакова. Приходил туда на спектакли и просто посидеть, посмеяться у Аллы в кабинете – маленькой каморке без окон. Иногда мы угощались шампанским, иногда чем-то покрепче, бутербродики она мне организовывала.

Накануне торжества Шполянская позвонила: «Цискаридзе, ты должен обязательно прийти! Учти, ты сидишь под камерами! Олег Павлович сказал – на это место посадить только Колю».

А в зрительном зале МХТ есть несколько особенных, именных кресел. В результате: на месте К. С. Станиславского сидел О. П. Табаков, мне досталось место самого А. П. Чехова. Занимавший место В. И. Немировича-Данченко Швыдкой подошел ко мне демонстративно, поздоровался, чтобы все видели, что он со мной – мир, дружба, жвачка. В предпоследнем ряду партера затерялся Филин со своей очередной новой девушкой. Зал заполнился известными людьми. Мы радостно здоровались друг с другом, с кем-то раскланивались, с кем-то целовались.

Вечер получился замечательным, даже жаль было, что он на один раз. Когда закончился спектакль, я выходил из зрительного зала в числе последних. Шполянская уже ждала меня: «Нет, Цискаридзе! Ты должен еще посидеть, потому что будет банкет, пойдем к Палычу». А у меня на следующий день экзамен в юридической академии. Но спорить с Аллой – занятие бессмысленное, я сдался: «Сейчас возьму вещи и приду к вам».

В гардеробе я взял куртку и пошел в сторону выхода, потому что именно там находилась дверь, которая вела в кабинет Шполянской. С удивлением заметил, что за мной явно приглядывают. В какой-то момент человек исчез, видимо решив, что я вышел из театра.

А у Шполянской мало того что каморка без окон, там еще и мобильная связь отсутствовала. В кабинет набились журналисты. Посидев там, мы гурьбой пошли к Табакову на большой банкет. Я все время порывался уйти, завтра с утра учеба. Алла ни в какую: «Да ладно, Цискаридзе! Ты у нас отличник! Посиди, Колька, посиди!» В общем, она меня задержала.

Я вывалился из МХТ в 1:00 ночи, то есть наступило 18 января. Пока мы праздновали, в городе выпал снег, весь Камергерский переулок, все вокруг белым-бело. Опять снег… Снег, как знак чего-то важного в моей жизни… Снег, который сопровождал меня с рождения…

На вечере том я был с одной своей приятельницей, она и собиралась меня домой отвезти. Когда мы чистили машину от снега, у меня зазвонил телефон. Какая-то радиостанция, спрашивают: «Николай, как вы можете прокомментировать нападение на Сергея Филина?» «Я вообще ничего про это не знаю», – ответил я. А мне: «Как не знаете? В Большом театре сказали звонить вам по всем вопросам…» Какая-то хрень, подумал я. Приехав домой, включил телевизор и увидел репортаж о том, что некто плеснул в лицо Филину серной кислотой…

51

Ситуация с покушением мне сразу показалась странной. Я знал историю картины «Даная» Рембрандта в Эрмитаже, когда какой-то псих облил ее кислотой. Видел документальный фильм, как этот шедевр спасали. Специалисты там объясняли, что «Данаю» разрушила не столько кислота, сколько мокрые тряпки, которыми ее стали протирать. Потому что кислота вкупе с водой дает страшный, уничтожающий эффект. Помнился и телефильм о победительнице какого-то конкурса красоты, которую обезобразили таким варварским способом, там лица не было.

А тут по телевизору показывают Филина, чье лицо в бинтах, как у Шарикова из фильма «Собачье сердце» по Булгакову. Как будто у него не ожог, а черепно-мозговая травма. Какой ожог? К ожогу притронуться невозможно, нельзя! Ожог не перевязывают, тем более бинтами.