Впоследствии я в Москве и в Петербурге старался продать означенную землю по 5 руб. за десятину, но старания мои, как с конторами, занимающимися продажею имений, так и с частными лицами, были безуспешны. Наконец, в начале 1862 г. нашелся человек, который заявил мне, что ищет купить землю для одного богатого московского купца, которого фамилии не припомнит. После длинных переговоров этот поверенный московского купца на Страстной неделе в 1862 г. заключил со мною домашнюю сделку на приобретение земли по 5 р. за десятину и взял у меня план этой земли с тем, что он воротится из Москвы недели через две для совершения купчей крепости. Между тем прошло уже около двух лет со времени {упомянутой} данной мне льготы, по которой должно было уплачивать ежегодно часть суммы, в которой была заложена земля жены моей, и в эти два года мною ничего не было уплачено. По этой причине я принужден был выхлопотать через того же A. М. Княжевича, перед самым увольнением его от должности министра финансов, новое повеление о дозволении жене моей вносить означенную сумму по частям, начиная с 1862 г. Но эти хлопоты были напрасны; лица, заключившего со мною домашнюю сделку на покупку земли, я более не видал и с трудом получил от него обратно {взятый им у меня} план земли.
В свидетельстве гражданской палаты, выданном жене моей для представления ее земли залогом по откупам, ничего не упоминалось о растущем на ней лесе, а потому я полагал законным производить в нем рубку для крестьянских нужд и для продажи, которая, впрочем, по изобилию леса в том крае, была незначительна. Так продолжалось более 20 лет, но по истечении этого времени, в бытность мою на службе в Петербурге, шурин мой Николай Левашов, постоянно враждующий с местными полицейскими властями, продал на сруб в пользу жены, но без ее и моего ведома, несколько леса, который был задержан местным исправником в виду того, что земля, на которой рос этот лес, подлежит секвестру за недоимку по винным откупам и должна быть подвергнута описи.
Это распоряжение исправника было утверждено Нижегородским губернским правлением. Между тем в это время начался поземельный сбор на земские повинности, и шурин мой находил, что требование этих повинностей предполагает, что платящий их получает доходы с земли, а так как в залоге состояла земля, а не лес, то он просил жену мою подать просьбу в Сенат об отмене распоряжения Нижегородского губернского правления. Но Сенат, основываясь на отзыве министра финансов, утвердил это распоряжение, и затем прекратилась возможность пользоваться лесом с пустоши, которая, наконец, в 1868 г., после 25-летней пере писки, была описана и над нею учреждена опека.
Между тем шурин мой Николай Левашов, видя мое желание разделаться окончательно с имением жены моей в Нижегородской губернии, предложил оставшееся у нее, за наделом крестьян {согласно Манифеста 19 февраля 1861 г.}, до 1400 десят. земли купить за 4000 рублей с рассрочкою уплаты, вследствие чего и выслал первую тысячу рублей. Засим, считая эту землю своею собственностью, хотя купчей крепости еще совершено не было, он продал на сруб часть на ней растущего леса. Местная полиция, заподозрив {торговцев этим лесом}, что они его рубили не только на земле, оставшейся от надела крестьян, но и на земле, состоящей залогом по неисправным откупам, не дозволила {означенным} торговцам сплавить лес к низовьям Волги. Нижегородское губернское правление не только утвердило ее распоряжение, но сверх того, в предположении, что при продаже с аукциона заложенной по откупам земли может не выручиться той суммы, в которой она была заложена, – нашло нужным наложить запрещение на все имение жены моей, где бы таковое ни оказалось. Это постановление губернского правления было противозаконно и я, находя нужным подать жалобу в Сенат об его отмене, избрал для ведения дела присяжного поверенного Герардан
за условленное вознаграждение.