Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Не одни бывшие мятежнические войска собирались в Гросс-Вардене; в этот же город под покровительством русского начальства приехала престарелая мать Коссута{393}

с тремя дочерьми и детьми последних; помнится, что все семейство состояло из 8 человек. Комнаты, в которых они остановились, отделялись от моей коридором. Вскоре по их приезде, к ним вошли местный австрийский комендант, какой-то подполковник и комендант нашей главной квартиры полковник Бевад. Престарелая мать Коссута, окруженная своим семейством, лежала больная в постели под одеялом. Австрийский комендант, не снимая шапки, в весьма суровых выражениях спросил у нее, зачем она приехала с семейством. Бевад просил его быть вежливее с дамами и, видя перед собой старшего чином с открытою головой, снять шапку. Австрийский подполковник исполнил это требование, но заметил Беваду, что он делает слишком большие церемонии с этими женщинами, дав им самое грубое, нецензурное название. Тогда Бевад выпроводил его из комнаты. Австрийское начальство, опасаясь, что семейство Коссута может предпринять какие-либо действия против правительства, требовало, чтобы оно было посажено в тюрьму. Фельдмаршал на это не согласился; он только просил передать членам семейства Коссута его желание, чтобы они не выходили из дома, но и это распоряжение было вскоре отменено.

Видя злобу австрийского высшего начальства против венгерцев, австрийские офицеры и нижние чины также дозволяли себе разные против них несправедливости. Вскоре по вступлении нашем в Гросс-Варден, прогуливаясь вечером по этому городу, я услышал шум и женский крик в одном небольшом доме. Полагая, что этот шум может происходить от грабежа, производимого нашими нижними чинами, я взошел в дом, где увидал австрийских офицеров, ругающих какую-то средних лет женщину. Она, увидев меня, бросилась на колени и упрашивала избавить ее от дерзких постояльцев, которым она отдала в полное распоряжение отведенные им комнаты, но они не дают ей возможности оставаться и в остальной части ее дома. На просьбу мою удалиться в отведенные им комнаты, офицеры отвечали, что я не должен защищать эту женщину, потому что она жена капитана, служащего в мятежнических войсках. Я им объяснил, что мы пришли воевать не с женщинами, и что русские не позволят дурно обращаться с обывателями, а чтобы они могли услыхать заявленное мною от русской компетентной власти, то я назвал свою фамилию, потребовал от них, чтобы они себя назвали. Они этого не сделали, но сейчас вышли из комнаты. Владелица дома не знала, как благодарить меня, и просила заходить к ней. Я ей дал свой адрес и адрес коменданта нашей главной квартиры, сказав, что к нему она, в случае дальнейших притеснений, всегда может обратиться за защитой. В следующий раз, когда я зашел к ней, она мне объявила, что австрийские офицеры, вслед за описанной сценой, оставили ее дом. Она к этому прибавила, что если бы я знал, кто она такая, то верно бы не стал ее защищать. Я отвечал ей, что мне до того, кто она, нет дела, что она, как обывательница города, занятого русскими войсками, всегда найдет защиту. Она долго требовала, чтобы я сказал ей, за кого я считаю ее, и видя, что я не понимаю ее вопроса, спросила меня, какой, я полагаю, она веры, и что ей известно, что большая часть русских исповедуют католическую веру. Я отвечал ей, что я действительно православный {католик}, но что в России мало обращают внимания на исповедание лиц, так что, вероятно, многие из моих соотечественников, судя по моей фамилии, считают меня лютеранином, каковым действительно был мой отец, но что через это я не менее русский и никаких недоброжелательств от лиц, носящих русские фамилии, не имею и ожидать не могу. Тогда она мне сказала, что, во всяком случае, она решилась сознаться передо мной, кто она такая, хотя и может потерять через это защитника, и вслед за тем с таким выражением голоса и лица, по которому можно было полагать, что она боится подвергнуться чему-то неприятному с моей стороны, сказала мне:

– Я еврейка.

Конечно, я ее успокоил, повторив, что мне дела нет до веры, которую она исповедует. Вот до какой степени было сильно в то время в Венгрии недоброжелательство между христианами и евреями.

Вообще образование в Венгрии стояло тогда на очень низкой степени, на каковой находилось и все наружное устройство. Города, через которые мы проходили, были выстроены беспорядочно, мостовых на улицах было мало, освещение дурное. В Венгрии не было ни железных дорог, ни шоссе; только дома магнатов в некоторых селениях были хорошо выстроены и меблированы, и к ним прилегали обширные парки и сады. Много земли лежало необработанной, и вообще все вместе напоминало мне родину. Движение войск в Венгрии много затруднялось тем, что почти каждый город, местечко и селение имеют три названия: мадьярское, немецкое и славянское, часто нисколько между собой не схожие.