Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

Из моего дневника за 14.04.1940: «Сейчас Энсо под серьёзной угрозой. Русские считают, что он принадлежит им. Посмотрим, как всё обернётся… В последние годы иной раз мы вели себя довольно легкомысленно. Мы инвестировали большие средства в Восточной Финляндии («Энсо-Гутцейт», «Каукопяя» и др.), хотя это самая опасная часть нашей страны. (Внимание! Что я говорил Котилайнену ещё много лет назад!) …Но уж поскольку мы это делали, то следовало проводить такую политику, чтобы избежать войны с Россией – осторожную политику».

Финские члены смешанной комиссии зафиксировали в протоколе своё особое мнение, в котором говорилось, что если при проведении пограничной линии следовать принципам, применяемым во всех других местах, то она должна находиться к югу от заводов Энсо, но, поскольку советская делегация заявила, что при заключении мирного договора имелось в виду, что граница пройдёт через железнодорожную станцию Энсо, она так и была проведена, и протокол, подписанный комиссией, содержит именно это положение.

9 апреля Молотов сообщил, что нанесение границы на карту завершено, и добавил, что нахождение заводов «Энсо» и железнодорожной станции на территории, относящейся к Советскому Союзу, сомнений не вызывает. Единственное, что Советский Союз был готов обсуждать, это один холм и сельская ферма, которые советская сторона могла бы оставить на территории Финляндии. В свою очередь, я вновь обратил внимание на неоднократные заявления советской стороны о том, что она исходит из военных, а не экономических соображений. Энсо не имеет никакого военного значения, но его роль для экономики Финляндии исключительно велика. Добавил, что пока не готов делать окончательного заявления по вопросу об Энсо. Молотов в присущей ему резкой форме подтвердил, что Советский Союз не может в этом вопросе идти на уступки.

Через несколько дней я вручил Молотову памятную записку, в которой, в частности, говорилось, что, по нашему мнению, при проведении пограничной линии в районе Энсо необходимо следовать тем же методам, что и на других участках границы, а именно, при проведении пограничной линии следует отталкиваться от ориентиров, отчётливо обозначенных на карте Мирного договора. Следуя этому методу, и российские эксперты пришли к выводу, что предприятия на территории Энсо должны оставаться на финской стороне. Молотов, однако, продолжал настаивать на том, что линия границы должна проходить через железнодорожную станцию. В памятной записке я обращал внимание на то, что на карте, прилагавшейся к Мирному договору, станция нанесена неправильно. Масштаб этой карты был столь мал, что находившаяся на ней толстая линия границы соответствовала почти двум километрам на местности. В случае с Энсо вопрос стоял о том, будет ли граница проведена на 1,5–2 километра севернее или южнее. Прочитав мою памятку, Молотов резко сказал, что обсуждение вопроса завершено, поскольку смешанная комиссия единогласно подписала протокол, который является основным документом, и он сам его читал. «Дам и Вам прочитать, чтобы сами увидели», – сказал он и велел своему секретарю принести бумаги. Через мгновение секретарь вернулся без протокола, поскольку ответственный служащий уже ушёл из Кремля – время было 23:30, в связи с чем Молотов высказал своему секретарю неудовольствие. Он обещал мне письменный ответ, который я получил через несколько дней. Советский Союз не сдавался.

Вскоре после этого в Москву прибыли финские члены смешанной комиссии. Они рассказали, что на её заседаниях они сделали всё возможное для спасения Энсо, но, похоже, у русских было указание правительства. Учитывая политическую ситуацию, правительство Финляндии сочло, что в вопросе о границе необходимо выходить на решение. Члены комиссии считали, что, если они внесут в протокол своё особое мнение, это только осложнит положение.

Я попробовал ещё раз. Поднял вопрос перед Молотовым, опять последовал продолжительный разговор, но, к сожалению, без результата. Когда я пришёл к выводу, что сделать больше ничего нельзя, то сообщил о своей готовности подписать протокол о границе с картами.

Из моего дневника за 29.04.1940: «Мы потеряли Энсо. Печальный документ, протокол о границе, который всего лишь производное от мирного договора и несчастной войны, которая, в свою очередь, следствие плохой внешней политики».