Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Никак не ставя под сомнение ни одно из этих положений (даже отдавая должное читательской завлекательности тех поляковских страниц, которые устами одного из героев он называет «путеводителем по эрогенным зонам», – рискну всё-таки отметить в романе «Грибной царь» некий нюанс, которого не было ни в похождениях Башмакова-Тапочкина, ни в терзаниях Калязина-Коляскина. Те просто отвечали на вызовы естественной нормальной плоти. Свирельников же чувствует, что причастен к куда более серьёзным узам, причем не просто эротическим (этого и у Трудыча хватало), а, так сказать, философским:

«Если, например, каждого индивидуума связать мысленной верёвочкой со всеми его интимными партнёрами, человечество окажется опутанным густой сексуальной паутиной».

Вот что проступило в последнем романе Полякова: глобальный аспект! Мировая паутина, как сказали бы мэтры интернета. Масштабность дел и деяний. Крутость.

Сравнить: Трудыч перебивался с неверных башлей челнока на жалкие деревяшки охранника – Свирельников шуршит капустой, крутит бабки, считает штуки десятками и чувствует себя миллионером.

В каком смысле?

В смысле возможностей, конечно. Но и в смысле риска.

Трудыч сравнивал прелести жены и любовницы, не теряя юмора (совместными усилиями они удержали-таки его на этом свете, не дали сверзиться с балкона).

У Свирельникова оставленная жена – не какая-нибудь страшилка из гоголевской «Женитьбы», от которой можно сигануть через балкон, – теперь это почти состоявшаяся леди Макбет, готовая, как убеждён Свирельников, нанять киллера, чтобы угробить бывшего мужа, – по каковой причине киллера нанимает и он сам, – действие романа происходит в ожидании того, чей череп разлетится от контрольного выстрела раньше: его или её.

Обсуждаются даже технические детали: куда стрелять? Если по-деловому, то в голову, а если от души, то в сердце. Неизбежность убийства сомнениям не подвергается: где делают большие деньги, там нет места колебаниям. Тем более что снюхивается с бывшей женой Свирельникова не кто иной, как его давнишний кореш и подлый конкурент – Весёлкин-Женилкин-Мочилкин…

И никаких спасительных идей – про миф там или про свет тьмы?! Никаких! Нет просвета в этой реальности!

Поляков умело нагнетает это ощущение:

«Шоссе сузилось и нырнуло во мрак. Вдоль дороги по обеим сторонам тянутся две темноты: внизу зубчатая, чернильно-непроглядная. Это лес. А над ней другая, сероватая, похожая на тушь, размытую водой. Это поле. Изредка сбоку мелькают, словно угли сквозь пепел, красноватые огни деревенек».

Угли, пепел. Адская тьма. Чёрная бездна.

Но прежде, чем нам в неё погрузиться, – одно историческое отступление. Родственники свирельниковской жены – старые партийцы. Красный Эвалд – настоящий комиссар, пыльный шлем которого пробила чекистская пуля в проклятом 1937-м. Герой?!

Да полно… Копнёшь биографию такого героя – и выяснится, что именно такие, как он, Красный Эвалд, требовали от Сталина жесточайшей чистки рядов (как раньше от Ленина – ликвидации нэпа), и Сталин, «вняв» их советам, для начала вычистил их самих, а уж потом – всех прочих, мешавших осуществить его цели.

В каком смысле? – переспрашиваю я автора, так здорово вывернувшего привычную схему нашей тоталитарной истории. Какие его цели? Это вам не шутки шутить о том, чья тётя устанавливала советскую власть в Егорьевске, и не прикалываться на тему, будто Леннон – это Ленин сегодня. Тут действительно задета проблема, в которой по сей день с болью разбираются историки.

Не углубляясь, скажу, что в смертельной карусели советской истории межвоенных лет полно, конечно, таких красных мечтателей, которые устроили бы не менее кровавую (и более скорую) баню, чем сталинцы, ибо те – безумцы, а эти – прагматики. Цель была – сплотить страну любой ценой, и потому пошли в ГУЛАГ мешавшие этому пылкие ленинцы, которые основали этот ГУЛАГ вовсе не с тем, чтобы попасть туда самим…

Но это – крот истории, а речь-то у нас – о «Грибном царе».

Так вот, в «Грибном царе» этот выворот привычной исторической схемы работает безотказно, в том смысле, что в абсурд выворачивается та спасительная схема, по которой плохие сталинцы одолели хороших ленинцев. Найдите-ка там хороших! Кто одолел, тот и прав перед Историей.

Перед Историей?! – подхватываю я поляковский встречный вопрос. И вместе с ним задаю следующий:

– А перед Богом?

Как, уже и о Боге задумались? Трудыч как-то обходился. А герой «Грибного царя» прикован к фигуре священника, бывшего завлаба, члена парткома в космической «шарашке», отвечавшего за идеологическую контрпропаганду. Дело не в том, что партзавлаб крестился и принял сан, таких превращений и в «Побеге» было на целую коллекцию. Дело в том, какой таинственный скачок происходит в душе человека, когда он…

«Чёрная вспышка в голове и – мгновенная, летучая, уносящая вверх лёгкость… Очнувшись, он обнаружил себя уже на паперти. Сам ли в беспамятстве одолел этот подъём, или ангелы, подхватив, вознесли бывшего контрпропагандиста, – спросить было не у кого».