Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Всё это является следствием не столько садистских наклонностей женского пола, а особого таланта мимикрии, приспособления под ситуацию, которая выстраивает к женщине определённую систему отношений.

Женщина унижаема, как та же секретарша и вечная любовница Катерина «Неба падших», потребляемая бесконечным рядом мужчин. Но в итоге своё унижение она выворачивает во мщение, и становится понятно, что всё это лишь комбинации её игры под названием «Человек и Смерть».

В той же Катьке сидит особый «бабский гений», который через свой телесный низ интуитивно сканирует желания, распаляет страсти. Мужчина подчиняется ей, он перестаёт властвовать над собой. Хотя разум его и сигнализирует о движении к погибельной плоскости, он – раб сексуальной страсти, и чувство самосохранения притупляется.

Катерина, хранительница иглы жизни-смерти, не выносит счастья, и под прекрасной личиной бурлят гейзеры ненависти. Она никого не любит и даже любовь к себе своего Зайчугана – бизнесмена Шарманова способна переформатировать в ненависть: «Какая же ты, Катька, стерва! Из-за тебя я убил человека. Женщину, которую любил. Мне будет не хватать её всю жизнь! Ненавижу тебя! Ненавижу навсегда…» Для неё самым большим удовольствием было лицезреть «разъярённое лицо мужика», который кричит ей: «Стерва! Я тебя ненавижу!» Она, как сук-куб, питается этим. Через ненависть достигается оргазм и избавление от ощущения униженности.

Кащеева игла

Одну из повестей сборника «Небо падших» при желании можно представить в качестве современного извода «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого. Позднышев, герой-рассказчик

Толстого, также говорит о «властвовании женщин, от которого страдает мир». У Полякова эта тема гипертрофируется до особого проклятья, клейма, поставленного на человечество. Атмосфера «Неба падших» – заключительной повести в книге – разврат, который начинается, как и в рассуждениях толстовского Позднышева, с «освобождения себя от нравственных отношений к женщине, с которой входишь в физическое общение», а потом распространяется повсеместно и своими метастазами охватывает всё общество. Секретарша Катерина для Шарманова именно «трахательная кукла», причём она эту сексуальную страсть может довести до маниакального наваждения.

Любовь здесь преподнесена исключительно в плотской вариации. Секс и ничего более. Произнося «люблю», попросту «хочу», без новой дозы сексуального наркотика начинаю физически задыхаться. Любовь – только лишь сексуальное влечение, которое столь же необходимо, как пища, воздух. Любовь – особый мандат на разврат. Жена с ребёнком Шарманова отосланы на ПМЖ на Майорку, где супруга совокупляется с охранником, но ничего в этом страшного нет, ведь это естественно. Человек не может жить без секса, и неважно с кем! В плотской близости ничего мистического и нет. Это обыкновенный коммуникативный акт, как простая задушевная беседа, только исполненная на языке тела, ну и так далее. Удивила же Катерина на приёме у гинеколога, сказав, что «постельные болезни – это всего лишь разновидность отрицательной информации, которой обмениваются люди во время общения».

Да, это вам не Катерина Кабанова из известной пьесы Островского… Половая страсть, о которой как о «страшном зле» говорит толстовский Позднышев, близится в «Плотских повестях» к своему апогею. Тот же Позднышев определяет понятие «блудник» в качестве физического состояния человека, аналогичного алкоголизму или наркомании. Плотская похоть превращается в неотвязную жажду, без которой начинаются страшные ломки. Всё теряет смысл, обесценивается: «весь мир был послеразвратно сер и тошнотворно пресен» – именно так воспринимает окружающую действительность Шарманов после парижской разнузданной оргии на высшем уровне.

Действительно, мало что изменилось. Женщина, как и во времена создания «Крейцеровой сонаты», осталась «орудием наслаждения», «постельным инвентарём», а тело её – «средство наслаждения».

Вот Шарманов рассуждает, что женщина – «прирученная хищная птица»: когда её отпускают, она охотится на зайцев, но по первому хозяйскому свистку возвращается и ожидает приказа. И тело этой женщины отдано ему в «отзывчивое рабство». С другой стороны, он сам периодически ощущал себя наколотым на булавку жуком, которого Катерина «рассматривает с сочувственным интересом».

Ты можешь кричать: «стерва, сука, гадина, предательница», «трахательная кукла», но в то же время будешь осознавать, что в кулаке у неё зажата игла, и её она в любой момент может разломить. Поэтому без неё никуда, она как воздух, наваждение. Этим и достигается особый головосносящий оргазм, который становится жёсткой наркотической зависимостью.

Да и любовь по Шарманову – это когда ты осознаёшь, что твоя Кащеева игла «зажата в кулачке вот у этой женщины», и создаётся ощущение, что ты не можешь без неё существовать, что повязан с ней навсегда. Ты чувствуешь несвободу, зависимость и это рабство прикрываешь красивыми романтическими словами, возвышенными материями.