Молчи или умри

— Как ты узнаешь? — пожал плечами старик. — Он, небось, давно в могиле лежит. Ищи ветра в поле, коль иных забот нет.

Он сделал глоток и тепло взглянул на Коева.

— Понимать-то тебя понимаю. Однако голову поломать придется.

— Неужто ничего не дознаться, бай Петр?

— По мне, так орудовал среди них предатель. А искать его надо не среди мерзавцев, а среди своих…

Марин почувствовал, как помягчел голос старика, и взглянул на него с благодарностью.

— А случайно не знаешь кто в свое время этими бумагами тоже интересовался?

— Еще бы! Наперечет знаю. Ведь столько лет лямку тащил. Значит, так, один из них — Дока, Димо Доков. Другой — Вельо Ганчев. Третий Пантера. Четвертый Живко Антонов. Называю только живых. Усопших, да простит их господь Бог!

Коев записал эти фамилии, но мог бы и не записывать — это были близкие Старому люди, которые по сто раз наведывались к ним в дом, с некоторыми из них ему довелось работать после революции…

Солнце уже поднялось высоко, и лучи его нежно ласкали лицо. Отчетливо, будто нарисованная детской рукой, высилась иссиня-сизая Старопланинская гряда. Марин Коев шел по улочкам города, чувствуя себя молодым, полным сил и здоровья. Это ощущение не покидало его с самого первого дня пребывания здесь. Вновь и вновь мысленно переносился в сорок четвертый, когда он, совсем еще юный, мчался на вокзал встречать освобожденных политзаключенных, а потом вместе с ними распевал во все горло: «По военной дороге шел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год…». Тогда он был парень хоть куда — по нему вздыхали девушки, а он с красной повязкой на рукаве и с черным автоматом на боку как ни в чем ни бывало расхаживал по скверику, охраняя от врагов бывший полицейский участок. У здания и внутри его стояли на посту юноши и девушки-ремсисты, недавние полицаи приходили к ним сдавать оружие, подходили военные справиться насчет нового начальника — приказа по воинским частям пока не было и распоряжения отдавал он, молодой человек с кудрявым смоляным чубом, с пистолетом на бедре и с алой лентой на рукаве. Партизаны все еще сражались в горах. Медлили и советские войска, остановившиеся где-то по ту сторону Стара-Планины. Так что некому было принимать решения, кроме них, стоявших на страже народной власти. Между тем взрослые, а среди них и Старый, вели переговоры с начальником гарнизона. Полковник ни в какую не соглашался передать армию коммунистам вот так просто, без всякого приказа свыше. «Я клятву дал верно служить царю и отечеству…» «Да ты вроде как не понял что произошло? — наседали коммунисты. — Советская армия вступила в Болгарию, власть перешла в руки Отечественного фронта, а тебе приказы подавай…» «У нас так положено, — горячился полковник, — без приказа вышестоящего чина — ни шагу…» «Выходит, пока придет приказ, ты против нас, так что ли?» — нажимали коммунисты. Начальник гарнизона твердо стоял на своем. Переговоры продолжались два дня кряду, и временами Коеву выпадало стоять на посту как раз у того помещения, где обрабатывали полковника, и его так и подмывало ворваться внутрь и пригрозить этому буржуйскому прихвостню… Старые коммунисты, однако же, рассудили иначе. Они нарочно тянули, не отпуская полковника, в ожидании, что вот-вот подоспеют партизаны и советские войска. И не обманулись. Через пару дней обстановка прояснилась, гарнизон сдался, а полковник предстал перед народным судом.

Марин Коев очутился в переулке за городским судом и только теперь догадался, почему вдруг вспомнились молодые годы. Ведь именно туда привезли тогда арестованных заправил города, их выставили напоказ, и люди, проходившие мимо, грозно потрясали кулаками, клеймя своих угнетателей. Среди арестованных был учитель из Остеново. В свое время он выдал полиции укрывавшегося в селе раненого партизана, его схватили и там же на сельской площади казнили. Учитель, тощий человечек в длиннополом пиджаке и кепке, дрожал от страха, глаза его растерянно перебегали по лицам людей, молили о пощаде. «По глупости выдал, — лепетал он, — помилуйте, не хотел ему зла…» «Ты человека погубил, — кричали из толпы, — ему голову отсекли да на кол надели…» Марин вспомнил, как разглядел в толпе мать. «Марин! — окликнула она его. — Марин! Сбегай домой, сынок, поешь, а то два дня пропадаешь…» «Я сыт, мам, не волнуйся, сейчас есть дела поважнее, потом отъемся!» Потом… Потом взялся организовывать союз молодежи, записывать добровольцев на фронт. И уехал вместе с ними…