Молох ведьм

Старуха лишь ухмыльнулась. Примерно через час Джессику забрали на допрос. Она успела незаметно уронить шулам алуурчин в солому. Эльва в это время смотрела совсем в другую сторону. В тесной камере с факелами на стенах стоял узкий стол, за которым сидел человек в забавной шапке. Слева от него стоял какой-то священник. У стены за маленьким столиком примостился на низкой лавке молодой парень, остриженный под горшок. Перед ним возвышалась куча исписанных бумаг. Дальний угол камеры был покрыт мраком.

— Кто такая? Откуда? Имя?

Джессика представилась Мадлен, пастушкой, потерявшей щенка в норе. Грета, её мать, приказала достать щенка, а когда Джессика застряла, полезла за ней и тоже застряла. Человек в шапке перевёл постный скучающий взгляд на стражника возле двери:

— Раздеть.

С Джессики сняли плащ и, сорвав нижнюю юбку, подтащили к деревянной доске, залитой кровью. Возле доски лежали щипцы, какие-то свёрла и иглы.

— А ну поверните её. Пастушка, говоришь? Тело уж больно нежное. Говори, ты Розалин Макбрайт?

Джессика опешила.

— О боже, нет конечно.

— Что ты сказала? Упомянула его имя в суе? Жиль, проучи-ка её.

Огромный человек, раздетый по пояс, вышел из тёмного угла и вытащив короткий хлыст, пару раз стеганул Джессику под рёбра. Когда её крики перешли в стоны, Джессике связали руки и вздёрнули почти под потолок. Босые ноги едва доставали до каменного пола. Она застонала от боли, но на присутствующих это не произвело никакого впечатления.

— Читай!

Ей подсунули свиток, испещрённый коричневыми буквами. Джессика от испуга даже не сообразила на каком языке был написан текст. Впрочем, для неё это уже было неважно. Джессика за время охот в совершенстве овладела большинством древних европейских языков и сносно читала по-монгольски.

— В предрассветной поре завывает метель, вьётся вихрями зимняя стужа. Я на снежной перине стелю нам постель, только ты в целом мире…

— Довольно. Где научилась читать? Кто научил? Она же и обучила тебя колдовству, ведь так?

Джессика оправдывалась, придумывая что-то на ходу. Они с Эльвой не раз обговаривали легенду, если угораздит попасться в плен, но как не готовились, предугадать все вопросы не получилось. Палач, который был выше Джессики на две головы, схватил клещи и аккуратно приподнял её грудь левой рукой. В камеру вбежал молодой служка и протянув бумагу, зашептал судье что-то на ухо. Не меняя выражения лица, тот, зевнув, махнул рукой:

— Отпустить.

Джессику вернули в камеру. Охранник швырнул ей одежду, руки заковывать не стал. Джессика подбежала к Эльве.

— Скорее дай мне клинки и снадобья.

Эльва лишь печально улыбнулась.

— Нет нужды. Возьми свой шулам алуурчин. И в следующий раз избавляйся от него аккуратнее.

Эльва долго копалась под платьем, замирая если кто-либо в камере смотрел в их сторону.

— На, держи. Хорошо, что догадалась выбросить. На допросе они бы не постеснялись залезть и туда.

Джессика тщательно протёрла клинок пуком соломы. Она прекрасно знала, где Эльва приютила его. Мысль о том, что ей придётся сделать то же самое вызывала отвращение.

— Мне обязательно прятать его туда?

Эльва пожала плечами.

— Теперь это не имеет значения. Они схватили старуху на площади. Все обвинения в колдовстве сняты.

Джессика оглядела товарищей по несчастью. Грязные, измождённые лица, затравленный взгляд. Они смотрели на неё, словно ждали какой-то помощи. Лишь старуха в углу продолжала дремать.

— Когда я уходила, здесь было больше народу. Где избитая женщина, где девочка, где красавица со шрамом?

— Приходил начальник стражи, предложил отпустить за выкуп. Как видишь — здесь остались лишь те, за кого ничего не заплатят.

— Но если обвинения в колдовстве сняты, то почему мы не на свободе?

— Нас посчитали за бродяг.

Джессика вскочила на ноги, испугавшись пробежавшей по полу крысы.

— Бродяги?

— Да. Здесь нет никого, кто сможет поручиться за нас. Учитывая особое положение — не будет даже суда, просто затравят собаками.

Джессика закрыла лицо руками.

* * *

За городом собралась огромная толпа зевак. Вообще-то бродяг всегда вышвыривали подальше от поселений, но поскольку они имели свойство возвращаться, отцы города придумали гениальное решение проблемы. Бродяг на потеху публике травили собаками. Тем, кто умудрился сбежать от погони, больше и в голову не приходило возвращаться в гостеприимный город.

Несмотря на март, было не по-весеннему жарко, солнце палило немилосердно. Огромное поле упиралось в бурную речку, за речкой начинался густой лес. На пустыре уже ожидали своей участи какие-то пьяницы, цыгане, фигляры из театра на колёсах, попрошайки и пару голодранцев, пойманных на воровстве рыбьих потрохов. Жуткие, похожие на догов монстры захлёбывались лаем, пытаясь укусить псарей. Собаки так сильно бесновались, что пена летела клочьями из мощных фиолетовых пастей. На псах были надеты защитные каркасы, шлемы и шипастые ошейники. Среди этих чудовищ встречались и настоящие исполины, в холке достигавшие мужской груди. Их удерживали по двое, а то и по трое. Слуги подводили всё новых собак, а стража притаскивала за шиворот очередных бродяг.