Момент истины

— Ой, господи, так умереть можно! — Катлен остановилась. Она не ожидала увидеть здесь Мэри.

— Извините, хотите, я вам погадаю?

— Умеете?

— Умею.

— И не боитесь?

— Чего?

— Смотреть в будущее. Я так даже о завтра не решаюсь подумать. Бесстрашная вы женщина.

— Ну, идите, идите, мне самой хочется узнать, что вас ждет.

Катлен хотела было подойти, но улыбнулась и покачала головой.

— Нет, Мэри, не нужно. Я ведь знаю, что вы нагадаете. Скажете, что я принесу несчастье молодому трефовому валету, за которым бегаю. Вы, моя милая, будете уговаривать меня бросить это дело. А я не хочу...

— Но вы действительно кружите парню голову. Зачем он вам?

— Ах, Мэри, зачем — это невероятно трудный вопрос... Кроме того, он очень похож на моего третьего мужа.

— На третьего?! — изумилась Мэри.— Сколько же раз вы успели быть замужем?!

— Всего два раза,— многозначительно сказала Катлен.— Два. Понятно?

* * *

С только что опустившегося на палубу корабля вертолета выгружали раненых американских солдат, Калишер лавировал между санитарами с носилками, но которых, кажется, лежали лишь груды окровавленных бинтов. Шел будто канатоходец, балансируя большим черным зонтом.

Сержант в халате быстро вглядывался в то, что лежало на носилках, командовал:

— В четвертую несите... Под брезент... В третью секцию...

Кто-то стукнул Калишера локтем в живот и тут же вытянулся испуганно. Калишер только выпустил раздраженно ртом воздух — будто футбольный мяч лопнул — и прошел дальше.

Он появился в салоне командира корабля, когда Седьмой разговаривал по телефону, стоя у карты.

Увидев Калишера, он сразу прикрыл рот рукой, произнес еще несколько слов и положил трубку, явно не желая продолжать разговор при свидетеле.

— То, что происходит на палубе,— это демаскировка,— проворчал Калишер.— Стоит дождю прекратиться на минуту... вас засекут.

— Во-первых, не вас, а нас. А во-вторых, куда прикажете девать раненых? — спросил Седьмой, не садясь в кресло и неприязненно глядя на гостя.

— Ну, дело твое,— Калишер расположился на диване и притянул к себе пачку газет, лежавших на столе.— Садись. Чего стоишь? Отдохни.

Седьмой продолжал стоять.

— А я вот не могу отдыхать на твоем паршивом крейсере,— говорил Калишер, внимательно разглядывая газеты.— Для меня вообще настоящий отдых — только в гостинице... Даже дома не то. Условный рефлекс бродячей собаки. Читал Павлова?

Еле сдерживая себя, Седьмой сказал тихо:

— Мне надоело слушать вашу болтовню. Каждая секунда сейчас... А вы треплетесь о пустяках.

Калишер посмотрел на него снизу вверх, добродушно покачал годовой.

— Нельзя обижать бывшего учителя.— Даже если старик уже никому не нужен. Успокойся, Майкл, расслабься. Ты не уверен в себе. Это плохо. Кроме того, ты не читал Павлова. Они подпишут утром. Я обещаю.

— До утра еще целая ночь! Неужели нельзя их...

— Ну, знаю, знаю, ты поклонник грубой силы, пиф-пафа. Но, поверь, гораздо вернее — разметать человеку душу, чем разнести череп. Вот я даже пистолет свой никогда не заряжаю. Ношу так, для проформы.

— Не имеете права. Ваша жизнь бесценна. Прикажу зарядить,— фыркнул Седьмой. Он уже взял себя в руки, налил себе воды из сифона, положил горстку льда.

— Это как в кегельбане,— продолжал рассуждать Калишер, внимательно проглядывая газеты.— Ты бросаешь шар и не двигаешься. Только наблюдаешь. Если шар пущен точно, он собьет кегли. Они падают — одна, другая. Я пустил шар, сказав, что кто-то уже подписал. Кстати, он уже принес неожиданный результат. Я подложил в ящик только один бюллетень с крестом. А вынул два. Удача.

— Ну и что мы будем делать с этим единственным крестом? На грудь себе повесим?

— Он собьет еще — немного — штуку-другую. Но собьет. Утром я приду подбирать кегли. Один, без Фараджа. На разнице отношений к нему и ко мне я заработаю еще фигурку. Итого — три.

— Вы думаете, они поверили, что вы порядочный человек?

— Господи, конечно, нет! — Калишера забавляла злость бывшего ученика. — Но им ужасно хочется поверить. Условный рефлекс. Павлов. Вот мне, например, очень хочется верить, что ты сохранил чувство благодарности ко мне, своему учителю, и не шлешь каждые два часа в Центр доносы на меня. Но я же знаю, знаю, что шлешь... Ну, не обижайся. На твоем месте я, может быть, делал бы то же самое

— Прошел целый день, как вы здесь, и ничего не изменилось!

Лицо Калишера вдруг стало жестким.

— Ты здесь тоже сутки, а в наших руках только побережье. Ты увяз. А холодную воду пить не советую. В тропиках — верная ангина

В салон вошел матрос, козырнул Седьмому и положил на журнальный столик кипу газет, журналов, несколько роликов телексных лент

— Свежая почта,— доложил он и вышел.

Седьмой развернул одну из газет.

— Шум, шум, шум. И что им дался этот остров?

— Скажи. Майкл, а тебе не приходит иногда а голову мысль, что, как только выяснится наше участие во всем этом, соседние нейтралы выйдут из себя, да как жахнут по тебе, по твоему кораблю, по всей этой затее?

— Приходит,— сознался Седьмой. — Иногда.

— Знаешь, что делать с этой мыслью, когда она приходит?

— Что?

— Гнать ее. Кстати, президент знает обо всей этой операции?