Монах. Анаконда. Венецианский убийца

Андреас. Добрый мой Ломеллино, боюсь, кипрское вино подогрело твое воображение.

Ломеллино. Нет, я прекрасно знаю, что не должен называть вас великим и хвалить вот так вот, в лицо; но я вам клянусь, синьор, я уже слишком стар, чтобы размениваться на лесть. Пусть ей предаются ваши придворные, ни разу еще не нюхавшие пороха и не сражавшиеся за Венецию и Андреаса.

Андреас. Ах ты, старый энтузиаст! А что, по-твоему, император того же мнения?

Ломеллино. Если окружение не ввело Карла Пятого в обман и если он не слишком горд, чтобы признать величие врага, то он, полагаю, говорит себе: «Есть на земле единственный человек, который внушает мне страх и которого я считаю достойным соперником, и человек этот – Андреас».

Андреас. Боюсь, он будет крайне недоволен, когда получит мой ответ на сообщение о том, что он взял в плен французского короля.

Ломеллино. Да, синьор, в его неудовольствии можно не сомневаться, но что из того? Пока жив Андреас, у Венеции нет оснований бояться его неудовольствия. А вот когда и вы, и ваши герои отойдете к вечному сну… тогда увы тебе, горемычная Венеция! Боюсь, что твой золотой век скоро склонится к закату.

Андреас. Почему? Или мало у нас многообещающих молодых придворных?

Ломеллино. Увы, большинство из них герои лишь на полях Венериных сражений. Герои попоек. Женоподобные тростинки, слабые и телом и духом. Но я заболтался и уклонился от сути. Воистину, войдя в лета, да еще и разговаривая с Андреасом, легко забыть про все остальное. Синьор, я пришел с просьбой, причем с просьбой существенной.

Андреас. Ты возбуждаешь мое любопытство.

Ломеллино. Неделю назад к нам прибыл молодой флорентийский аристократ по имени Флодоардо, юноша благородного вида, подающий большие надежды.

Андреас. И что же?

Ломеллино. Отец его был одним из моих ближайших друзей. Его уже нет в живых, но то был славный, щедрый старый аристократ. В молодости мы с ним служили на одном корабле, и он своей шашкой снес не одну увенчанную тюрбаном голову. Да уж, бравый был вояка.

Андреас. Прославляя храбрость отца, ты, похоже, забыл про сына.

Ломеллино. Сын его прибыл в Венецию и желает поступить на службу Республике. Прошу вас найти молодому человеку достойную должность: он обеспечит Венеции процветание, когда мы уже будем лежать в могилах, – и я готов отвечать вечным спасением за свои слова.

Андреас. Наделен ли он умом и талантом?

Ломеллино. В высшей мере; у него отцовское сердце. Согласитесь ли вы встретиться с ним, переговорить? Он здесь, среди масок в главном зале. Должен заранее сообщить вам одну вещь, в качестве примера его планов. Он слышал, что Венецию заполонили бандиты, и решил для себя, что первой его услугой Республике станет предание этих треклятых убийц, которым доселе удавалось избегать поимки нашей полицией, в руки правосудия.

Андреас. Вот как! Сомневаюсь, что у него хватит сноровки исполнить это обещание. Имя его Флодоардо, верно? Передай, что я согласен с ним переговорить.

Ломеллино. О! Значит, половина моего дела сделана, и я убежден, что доведу его до конца, ибо увидеть Флодоардо и не полюбить его так же сложно, как увидеть рай и не захотеть в него войти. Увидеть Флодоардо и проникнуться к нему неприязнью так же немыслимо, как слепцу проникнуться неприязнью к руке, удалившей с его глаз катаракту и даровавшей ему благословенный свет и красоту природы.

Андреас (с улыбкой). За все годы нашего знакомства я еще не слышал такого воодушевления в твоем голосе, Ломеллино! Ну, ступай приведи ко мне своего протеже.

Ломеллино. Спешу его отыскать. Что же до вас, синьорина, глядите повнимательнее. Повнимательнее, прошу!

Розабелла. О да, Ломеллино, приведите своего героя поскорее; вы раздразнили мое любопытство.

Ломеллино вышел.

Андреас. Что ж ты больше не танцуешь, дитя мое?

Розабелла. Я утомилась, а кроме того, меня удерживает любопытство – очень хочется взглянуть на этого Флодоардо, который, по словам Ломеллино, заслуживает столь щедрых похвал. Сказать вам правду, дражайший дядюшка? Мне кажется, что я с ним уже знакома. В зале был человек в маске и греческой тоге, внешности столь поразительной, что ему никак не удавалось смешаться с толпой. Даже самый невнимательный взгляд сразу бы вычленил его из тысячи. Высокая худощавая фигура, с грацией в каждом движении, а танцует он почти безупречно.

Андреас (улыбаясь и грозя ей пальцем). Ах, дитя, дитя!

Розабелла. Нет, милейший дядюшка, я лишь отдаю ему должное; совершенно не исключено, что грек и флорентиец – две разные персоны, однако, если верить описанию Ломеллино… О! Взгляните, дядюшка, взгляните вон туда; клянусь жизнью, это и есть тот грек!

Андреас. И с ним Ломеллино, они приближаются! Розабелла, твоя догадка верна.

Едва дож договорил, как в зал вошел Ломеллино в сопровождении рослого молодого человека в роскошном греческом наряде.

– О повелитель, – обратился к дожу Ломеллино, – дозвольте представить вам графа Флодоардо, который смиренно просит вашего покровительства.