Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

И что удивительно, несмотря на нашу изнурительную войну, Мишка продолжал все это время общаться с моей мамой. Проходя мимо нашего дома и видя, что она выгуливает Тимура, он, если было время, присоединялся к ней поболтать. Я надеялась, что в их разговорах меня не было. Ведь я не рассказывала дома о том, что происходит со мной в школе. Мама знала только, что мы снова поссорились, но больше она ничего не должна была знать. Я ненавидела жаловаться. А Мишка? Уверена, он тоже не рассказывал – не делиться же ему успехами в этой победоносной войне над маминой дочкой. Да и как бы это выглядело: «Матушка, я устроил охоту на вашу дочь! Не прогоните же вы меня?» То, что мама, зная о нашей ссоре, продолжала с ним болтать, расстраивало меня немного, но, в конце концов, это было ее дело. Главное, она не задавала лишних вопросов о наших отношениях. Ведь мы не говорили о личном.

Как часто они встречались на улице, понятия не имею, но однажды мы встретились с Мишкой у нас дома. Был уже поздний вечер, я готовилась лечь спать и уже надела пижаму, когда вдруг раздался звонок в дверь. Можно было подумать, что это сестра вернулась, но у нее был ключ. Мама побежала открывать, чтобы звонок не повторился и не разбудил папу – он всегда ложился рано. Через секунду к нам в квартиру ввалился Мишка. Я успела спрятаться в комнате – встречаться с ним не хотелось – и теперь сквозь приоткрытую дверь слушала его хриплое бурчание. Из-за папы они говорили очень тихо. Мишка снова напился. Бубнил, что ехал от друзей, с которыми выпил, и сейчас не может пойти домой, потому что дома дедушка почувствует, что от него пахнет, и будет злиться. Такой маленький, несчастный пьяный Мишка, попавший в беду! Как же не спасти его! И мама пожалела его, повела чистить зубы и пить крепкий чай с лимоном. Она совсем не ругала его, не была с ним строга, только наставляла легонько и читала лекцию о вреде алкоголя, который может разрушить карьеру будущей звезды футбола. А я тихо сидела в комнате и слушала. Слушала и бесилась! Меня возмущала естественность, с которой все это происходило – как будто не было ничего странного в этой ситуации, как будто все так и должно быть! Сразу вспомнилось, как еще совсем недавно я сама ухаживала за ним после дождя и как нам было хорошо. А сейчас мама помогает ему прийти в себя. Ему, моему врагу и тому, с кем я никак не могла окончательно расстаться. Вот навязался он на нашу голову!

С детства мне очень нравился фильм «Мой ласковый и нежный зверь». Там была прекрасная, разрывающая сердце музыка. И сколько бы раз я ни пересматривала его, всегда плакала в финале, когда героиня шептала: «И ты убил… Ты убил…» И умирала. Не я, конечно, а героиня, но как будто бы немножко и я.

И теперь, сидя в кресле и ожидая, когда он наконец уйдет, я снова была ею. «Мой ласковый, мой нежный зверь, что же ты творишь? Ведь еще совсем недавно ты любил меня больше всего на свете. Ведь ты же волосу не дал бы упасть с моей головы, был готов уничтожить любого моего обидчика. Почему нельзя было просто разойтись, расстаться, просто оставить друг друга в покое, если ничего не получается? И что теперь должно произойти, чтобы ты наконец остановился? Чего ты добиваешься? Но ведь не смерти моей (смех сардонический)? Хочешь, чтобы я ушла из школы? Или чтобы я приползла к тебе на коленях и просила прощения на глазах у всех? А может (прозрение), чтобы я вернулась к тебе?» Сквозь отчаяние я пыталась иронизировать, и эта каша с безуминкой в мыслях доводила меня до отчаяния. Я ненавидела себя – за то, что никак не могла о нем забыть. И его – за то, что он не давал мне забыть о себе.

Когда он придумывал и воплощал в жизнь очередную гадость против меня, я хотела умереть. Но когда он успокаивался и переставал обращать на меня внимание, мне сразу чего-то не хватало. И тогда мне казалось, что я схожу с ума.

Я все-таки не одна

Мишка с компанией изводили меня тихо, не привлекая внимания учителей, и те долго не замечали происходящего. Хотя, может, и не хотели замечать. Учителя, обращающие внимание на то, что не касается учебы, встречались разве что в старом кино «Доживем до понедельника». В реальной жизни до чувств и переживаний учеников учителям чаще всего дела не было. Димдимыч поначалу пытался быть своим, но после случая с кочегаром стал все меньше бывать в школе, а потом и вовсе уволился, оставив лишь воспоминания о себе. Кто-то говорил, что он устал от классного руководства, кто-то – что его позвали работать тренером и он согласился. Как бы там ни было, он нас бросил и на какое-то время мы остались без классного руководителя, предоставленные сами себе.

И только двое учителей как будто что-то чувствовали.