Море вверху, солнце внизу

По какой-то до сих пор необъяснимой причине я выбрал кресло-мешок, и, вне всякого сомнения, на протяжении всего выступления Лили и последующего обсуждения выглядел нелепо. Она невероятно ладила с детьми, словно те были ее собственными. Никогда не доводилось видеть такой увлеченности. Она их загипнотизировала. Хотя, безусловно, Святой Дух играл некую роль в данном богословском обучении, я знал, что нужно отдать должное манере преподавания Лили. Тому, как она наклонялась к ученикам или становилась во время общения на колени. Тому, как она задавала вопросы, как искренне хотела знать их собственные мысли вместо того, чтобы направлять те в определенное русло. Ей отвечали все дети, все до одного, и я ощущал ее близость с ними. Всё это время они были ее детьми. В течение занятия она бросила взгляд на меня тридцать шесть раз (я считал). И каждый сопровождался чуть заметным поднятием правой брови. По крайней мере, подумал я, она находит меня забавным.

Тема занятия была не совсем обычной, возможно, лишь по случайному стечению обстоятельств. Она рассказывала детям о Святом Петре, моем тезке и одном из апостолов Христа. Святой Петр, считая себя недостойным принять смерть подобно Господу, попросил, чтобы его распяли на перевернутом кресте. Должен признать, что, возможно, слышал лишь половину из того, что она говорила. Я был просто очарован ее чертами лица и движениями. Грех, знаю. Но время показало, что это была любовь, а не похоть, и поэтому я знаю, что Он меня простил, по крайней мере, за это. Мне бросилось в глаза, что, когда она говорила, чуть покачивая головой, ее волосы казались бесконечным каскадом завитушек, каждая цвета мокрого грецкого ореха. Иногда она продевала палец в локоны и туго наматывала у основания. Я не видел, но мог представить, как на коже появляется красная линия, такое было впечатление. Я задавался вопросом — виной тому тревога или нервозность из-за общения с учениками, но потом решил, что причина во мне. В нелепости того, как я сидел на неожиданно твердом кресле-мешке, не проронив ни слова, лишь выпучив глаза. Как я понимаю уже сейчас — вид у меня был весьма странный. Я принял за интерес ее взгляды украдкой, но тогда я их даже не рассматривал как симптомы застенчивости. Как оказалось, я ее действительно заинтересовал. Ближе к концу занятия, когда, казалось, источник детской энергии истощился и они все попадали друг на друга, словно тряпичные куклы, которыми устали играть великаны, она пригласила поучаствовать и меня.

— Не против?

— Не против, конечно, — ответил я, не понимая, на что именно соглашаюсь.

Она улыбнулась со знающим видом, и веснушчатая мягкая луковица ее носа расширилась и сжалась.

— В конце концов, Петр — это и мое имя тоже.

Сейчас она уже понимала, что я дразню ее, и не был уверен, нравится ей это или нет, но она говорила шутливым тоном.

— Вы выходите из игры, Питер. Тщеславие — это отвратительно.

Она окинула взглядом детей и те прыснули смехом. Сейчас, думая об этом, я вспоминаю, что один ребенок не выказывал такого уж рвения. На нем был костюм-тройка, как у миниатюрного джентльмена, и модная стрижка «под горшок». На его лице читалось, что выход из игры вполне реальная перспектива, вероятная и позорная угроза в этой комнате и, возможно, в его жизни в целом. Глядя на его выражение, я понял, что Лили строга. Она требовала уважения, не только словесно, прошу заметить, но и посредством действия…

21-е февраля

Я уже знал, как сильно мне не хватает Лили, матери моей пропавшей дочери, по которой я так тоскую, моей прекрасной крошки, но воспоминания об этом маленьком стойком ребенке наводят меня на мысль о неких темных пятнах в наших отношениях. Если я делал или говорил что-то не так, она становилась не то чтобы какой-то другой, а вообще переставала быть собой. Она закрывалась и окружала себя какой-то официозной аурой. Казалось, гнев и негодование с огромным трудом сдерживает узкий свод ее тела. Один эпизод случился в церкви, когда нам повстречалась новообращенная — незамужняя дама распутной внешности. Я сделал комплимент по поводу изысканности ее платья. Не могу вспомнить точно, как оно выглядело, вроде как его верхний край проходил на уровне сердца незнакомки и застегивался античной брошью. И, если я правильно помню, она ответила мне тем, что лукаво подмигнула. Лили в этот день должна была поделиться своим опытом работы с детьми, а я рассказать, что узнал для себя, присутствуя на ее занятиях. Однако, когда Питера и Лилианну пригласили к микрофону, мне пришлось идти одному. Я озирался, ища ее, и наконец увидел стоящей неподвижно у входа в дамскую комнату. Убедившись, что я разглядел пустоту в ее глазах и яркий гранит губ, она вернулась обратно в сумрак холла. Я совершенно точно выставил себя на всеобщее посмешище, пытаясь разглагольствовать о необходимости Святого Духа, словно имел какое-то представление, как действуют высшие силы. Когда я закончил, сбиваясь и заикаясь, то получил, как мне показалось, аплодисменты из жалости, а затем выскочил посмотреть, как там Лили.