Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

А. А. Пороховщиков владел рестораном «Славянский базар» и пригласил отлично себя зарекомендовавшего Гуна для работы над интерьерами. «Русская зала» ресторана привела В. Стасова в абсолютный восторг: «…не имеющая себе подобной во всей Русской империи – так она изящна и нова с своими многосоставными разноцветными колонками, с своими разноцветными изразцами стен, с своими в русских узорах шелковыми тканями, с своими русскими рамками портретов, с своими резными и разноцветными карнизами». После возведения дома Пороховщикова благосклонная критика призывает распространять новый стиль все шире и шире: «Желательно, чтобы дерево не служило исключительным материалом для построек в русском стиле, но чтобы они возводились из кирпича и в более обширных размерах»[205].

Цветным пряником смотрится дом купца Сидора Шибаева на Новой Басманной, получивший неорусское обрамление в 1874 году. Аттик в центре фасада напоминает теремки и башенки. Особняк раскрашен в десятки цветов, кричащих по отдельности, но в совокупности создающих потрясающую симфонию.

В 1870-х годах свое отношение к древнерусской архитектуре сформулировал В. О. Шервуд. При строительстве Исторического музея архитектор ориентировался на ансамбль Кремля: «Группа зданий, по-видимому разъединенных друг от друга, есть цельность и единство. Вот такого единства мы должны искать в наших зданиях»[206]

. При строительстве на Красной площади зодчий добился, чтобы новая постройка гармонировала не только с Кремлем, но и с собором Василия Блаженного.

Шервуд не любил храм Христа Спасителя и считал его увеличенной во много раз избой, достоинства которой открываются только с расстояния в пять верст. В. О. Шервуд пошел дальше Ропета и Гартмана, он связал свои архитектурные построения с идеями Н. Я. Данилевского и сформулировал емкое кредо: «Образованное общество, вооруженное истинным знанием, обязано разрабатывать русскую идею, вытекающую из собственных коренных начал и совпадающую с высшими требованиями разума во всех проявлениях жизни ее, а следовательно, и в искусстве, тем более что предки наши оставили нам громадный и чудный материал, который ждет сознательной оценки и искреннего воодушевления».

Новых сил становлению русского стиля придала победа в войне с Османской империей 1877–1878 годов. Москва чувствовала себя столицей славянского мира. Ликовавший народ хотел видеть на улицах городов каменное воплощение мощи Российской империи. При Александре III русский стиль получает широкое распространение в церковном строительстве: практически все храмы, построенные до 1917 года, несут в себе взятые стилистические черты стиля «неорюсс».

Однако А. П. Чехов едко высмеял всеобщее увлечение русским стилем: «Гуси, как известно из басни Крылова, Рим спасли. Наш русский петушок не ударил лицом в грязь и тоже занялся спасением. Спасает он… русский стиль, а в этом стиле, как известно, почти все: и средостение, и основы, и «домой»… Наши московские зодчие народ большею частью молодой и ужасно либеральный. Квасу не пьют, «Руси» не читают, в одежде корчат англоманов, но знать ничего не хотят, кроме петушков. Римскому, готическому и прочим стилям давно уже дано по шапке. Остался один только петушок, которого вы увидите всюду, где только есть новоиспеченные лимонадные будки, балкончики, фронтончики, виньетки и проч. Патриотизм в искусстве – хорошая вещь, слова нет, но одно только скверно: отломайте петушков – и нет русского стиля. Было бы резонней и патриотичней, если бы петушки зависели от русского стиля, а не наоборот. В древности и кроме петушков много птиц было».

Архитектурное направление набирало обороты, и к началу 1900-х годов неорусский стиль занял подобающее место в городах империи. Когда зодчий Иван Бондаренко, очень тонко трактовавший эстетику русского Севера, показывал В. Стасову один из своих проектов, маститый критик вспомнил свое восхищение работами Ропета: «А ведь это ново! Ведь это по-русски! Это здорово! Вот ведь оно где, наше русское народное».

В романе «Китай-город» П. Д. Боборыкин описывает размышления героя о собственном жилище: «В воображении его поднимались его собственные палаты – в прекрасном старомосковском стиле, с золоченой решеткой на крыше, с изразцами, с резьбой полотенец и столбов. Настоящие барские палаты, но не такие низменные и темные, как тут вот, почти рядом, на Варварке хоромы бояр Романовых, а в пять, в десять раз просторнее. Какая будет у него столовая! Вся в изразцах и в стенной живописи. Печку монументальную, по рисункам Чичагова, закажет в Бельгии. Одна печка будет стоить пять тысяч рублей. Поставцы из темного векового дуба. Какие жбаны, ендовы, блюда с эмалью будут выглядывать оттуда». Кое-где неорусский стиль смешивался с модерном, тем самым показывая, что западный стиль может быть пополнен национальными деталями и переосмыслен на русской почве.