Рядом возвели несколько городских предприятий, сдававшихся в аренду частным предпринимателям – салотопенное, кожевенное, маргариновое производство. Образцовый «мясной» городок все рос и рос: «При скотобойнях функционировали лаборатория, а также прачечная и баня для рабочих, кроме того, ресторан, библиотека и единственный в России музей по мясоведению с коллекцией художественных муляжей». Тщательный ветеринарный надзор позволил избавить Москву от эпидемий и антисанитарии: врачи задерживали ежегодно до 30 тысяч голов скота и в случае надобности отправляли продукты в лабораторию.
При Алексееве значительно преобразился центр города – возводится здание городской думы, украшается Александровский сад, появляются новые скверы и бульвары. Именно Н. А. Алексеев своим упорством заканчивает эпопею со строительством Верхних торговых рядов. Ветхое строение, больше походившее на караван-сарай, ушло в историю. Алексеев принимает в дар городу собрание картин П. М. Третьякова. «Круг деятельности Н. А. Алексеева заключен был в границах московских застав, но он сумел привлечь к этим границам внимание положительно всей России. Его слова, его поступки обсуждались прессою и обществом даже в таких уголках Руси, которым по отдаленности… долго не будет никакого дела до того, как живет Москва в своем городском хозяйстве… Он уважал общественное мнение и презирал общественную болтовню. Он ненавидел партийность и беспощадно давил оппозицию своим начинаниям, но охотно давал слово здравому, толковому слову, когда оно преследовало не праздно-отвлеченные споры о сухих туманах, а цели действительно практические и насущные».
Именно на рубеже 1880—1890-х годов власти стали приобретать в собственность казны предприятия, дававшие основной доход Москвы в начале XX века. Алексеевская система хозяйствования заложила основы процветания города вплоть до 1917 года: «Это был первый российский купец, который проявил в себе вместе с практической сметкой торгового коммерческого человека задатки государственного мужа. Алексеев, едва ли не первый из представителей русской земщины, заставил заговорить о себе европейскую политическую печать, вообще мало интересующуюся и деятельностью, и деятелями нашего самоуправления… Проживи Алексеев еще несколько лет, и московское хозяйство, вероятно, было бы им налажено настолько, что и впрямь могло бы идти дальше по инерции, путем самоуправления».
Выстроенное при Алексееве здание городской думы
Николай Александрович организовал сбор средств на строительство новой психиатрической клиники за Серпуховской заставой. В XIX веке здесь находились владения купца Канатчикова, что дало народное название больницы, «Канатчикова дача». Сбор средств, объявленный Алексеевым, сопровождался курьезами. «Про него рассказывали такой случай. Приходит к нему богатый купец и говорит: «Поклонись мне при всех в ноги – дам миллион на больницы». Стояли тут люди. Алексеев, ни слова не говоря, бух купцу в ноги. Больницу построили. Было это самодурство или озорство со стороны того купца – не знаю. Самодуров в Москве было немало, но полагаю, в этом случае было другое – искушение. «Правда, голова, денег ты своих на общее дело не жалеешь (и действительно, Алексеев щедро тратил свои личные средства и на город, и на представительство), а вот интересно знать, отдашь ли ты свою гордость для больных и несчастных?»
Стоит заметить, что варианты городской полубыли-полулегенды значительно разнятся. В одной байке купец выписал чек на 40 тысяч, в другой – на 300 тысяч, в третьей – на 800 тысяч. Количество нулей нам не представляется числом, заслуживающим пристального рассмотрения. Алексеев по-своему произнес «Париж стоит обедни», одним незначительным поступком сорвав огромный куш. Всего на строительство лечебницы собрали около 1,5 миллиона рублей, Н. А. Алексеев с супругой выделили 300 тысяч из личных средств.
Суммарно на общественные нужды городской голова направил 2–3 миллиона рублей из собственного кармана! Он дразнил московских купцов, вызывал их на поединок. «Московский купец довольно равнодушен к общественной деятельности и гражданским обязанностям, но ревнив к чести своего капитала. «Али у нас денег нет?» И там, где Алексеев клал тысячу, его капиталистические ровни старались либо идти вровень с ним, либо перешибить его жертвенною деньгою». Так Алексеев эксплуатировал человеческие пороки и обращал грех честолюбия в больницы, приюты, дома призрения. Из Николая Боева он вытряс 750 тысяч рублей на постройку краснокирпичной богадельни в районе Стромынки.
Но городскому голове не довелось дожить до открытия первых корпусов психиатрической больницы, ныне носящей его имя: 9 марта 1893 года Николай Александрович был смертельно ранен мещанином Андриановым, у которого, вероятно, помутился рассудок. Убийца не стал скрываться с места происшествия и сказал полицейским: «Не держите меня, я все равно не убегу; я сделал, что надо, и не стану скрываться»[226]
.