На квартире Андрианова обнаружили только груду пепла, видимо, он жег какие-то бумаги перед покушением. Позже убийцу признали душевнобольным. А. В. Амфитеатров делает предположение о мотиве его «геростратического» поступка: «Берет он газету – Алексеев; сидит в трактире – Алексеев; дома – только и толку, что Алексеев, Алексеев, Алексеев; одни хвалят Алексеева, другие ругают; все из-за Алексеева горячатся, никто к нему хладнокровно не относится. А у полоумного руки зудят: «Коли необходимо мне кого-нибудь убить, сем-ка я пришибу именно этого героя толков целой Москвы!»
Кровавая ирония! В Алексеева стреляют в новом здании думы, построенном при его непосредственном участии, а покушение совершает психически нездоровый человек, о которых городской голова тоже всемерно заботился. Словом, Н. А. Алексеев стал жертвой собственной системы.
За его жизнь боролись лучшие врачи, включая Н. В. Склифосовского, но спасти городского голову не удалось. На его похороны пришли около 200 тысяч человек, четверть населения Москвы! Большинство горожан горячо переживали смерть талантливого выходца из купеческой среды, своим крутым нравом и энергией изменившего ритм жизни города. Поговаривали, что такой процессии Москва не видывала со времен смерти Скобелева.
Речей на могиле никто не произносил: к чему пустые слова, когда весь город был полон делами покойного? Николаю Александровичу едва стукнул сорок один год. А. В. Амфитеатров вспоминал, что думал о злосчастном, трагическом месяце, именно в марте убили Александра II. «Цезарь! Ид марта берегись!»
Перед смертью Алексеев ждал очередных выборов. Против него выступала не очень сильная, но бойкая оппозиционная партия. Горожане шутили, что городской голова может сложить с себя полномочия и подобно Ивану Грозному «удалиться в слободу Александровскую». Может быть, убийца действовал по политическим мотивам?
Н. А. Алексеев дал начало череде талантливых городских руководителей, которые старались догнать процесс урбанизации и дать Москве достойную сеть муниципальных хозяйственных учреждений. Б. Н. Чичерин произнес: «Очень умный и необыкновенно живой, даровитый, энергичный, неутомимый в работе, с большим практическим смыслом, обладавший даром слова, он как будто бы был создан для того, чтобы командовать и распоряжаться… Он не раболепствовал перед властью. Умел держать себя независимо… Трагическая смерть, застигшая его, по собственному его выражению, как солдата на посту, загладила все его темные стороны. Как блестящий метеор пронесся он над Москвой, и Москва его не забудет!»
Говорят, что и Александр III взгрустнул о смерти талантливого хозяйственника: «Я любил его за то, что он не занимался политикой, а только делом». Выборы следующего городского головы проходили при всеобщем настроении, что больше «нет великого Патрокла». Новым главой стал К. В. Рукавишников, продолжавший курс Н. А. Алексеева и закончивший многие его начинания.
Амфитеатров сравнивал Николая Александровича с Петром Великим. Екатерина II, всякий раз задумываясь об очередном начинании, приказывала справиться в архивах, не думал ли о подобных мерах ее предшественник. И всякий раз оказывалось, что размышлял, строил прожекты, но воплотить не успел. Так и новые московские власти будут долго еще сталкиваться с неуемной энергией Николая Алексеева, который не реализовал десятки собственных задумок.
Один из его врагов откровенничал после смерти: «Я Алексеева не люблю, систему его градоправления считал и считаю тяжелою и для большинства стеснительностью. Но что он принес городу массу пользы, разве слепой и глухой будут спорить. А затем, кому он этою пользою хотел сделать добро, себе или другим, городу, собственно, решительно безразлично». Николай Алексеев смотрел на город как на огромное частное хозяйство, а сам, вероятно, воспринимал себя в качестве приказчика. «Он переломал и выстроил пол-Москвы». Улица Большая Алексеевская, в окрестностях которой по ироничному совпадению как раз и проживали Алексеевы, в советское время стала Большой Коммунистической, а сейчас носит имя Александра Солженицына.