Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Купеческую партию в думе в 1890-е годы возглавлял Н. А. Найденов. Многие даже называли его политику «диктатурой». «Выражение глаз заменяло ему интонации. Казалось, его не столько слушали, сколько были прикованы к его глазам. Он говорил, а глаза его свидетельствовали, что он не допускает возражений. Зависевшее от него московское купечество беспрекословно выполняло его приказания»[237]. Гласные из купечества уже отличаются двойственностью – дети закончили университет, бывали в Европе, отцы пока еще лелеют Русь и берегут бороды. Многие династии не выходили из состава думы в течение целых поколений – Бахрушины, Гучковы, Вишняковы, Абрикосовы…

К выстроенным по всем правилам логики речам московские гласные часто оставались холодны. Речи прославленных юристов Плевако и Шубинского не имели в думе успеха. А какой-нибудь посланец Рогожской части, сыпавший просторечными словечками, окраинным юморком, часто получал обратную связь в виде одобрительной ухмылки. Кое-кто желал блеснуть образованностью и попадал в конфузную историю. Один представитель Лефортовской части горячо проповедовал необходимость канализации в своем районе, но вместо «экскременты» говорил «эксперименты», а вместо «канализационные» – «колониционные». Некоторые из стариков просили у должностных лиц «уедиенцию» вместо «аудиенции». Стало быть, уединиться и с глазу на глаз поговорить.

Но все же тон в думе задавали гласные интеллигентного толка, знавшие, в какую сторону надобно повернуть руль городского самоуправления. В их число входили В. И. Герье, В. М. Духовской, П. Г. Виноградов, В. М. Пржевальский, Л. Н. Сумбул, Н. Н. Перепелкин, С. А. Муромцев. Доклады последнего называли «шедеврами юридического построения». Муромцев вносил в довольно закоснелый орган элементы английского парламента и открыто заявлял, что хотел бы набраться управленческого опыта не только на примере Москвы, но и всей России в целом.

Правда, однажды Муромцев испытал конфуз. Он захотел добавить ясности в хаотичный мир московских коровников. Профессор не предлагал перестраивать скотные дворы по европейским образцам, он всего лишь требовал света, чистоты и соблюдения элементарных санитарных норм. Владельцы буренок со всех окраин Москвы взволновались и донесли свое консервативное «мнение» до гласных из простого народа: мол, никаких нововведений нам не надо! Законопроект был назван «социалистическим» и забыт.

Долго и мучительно дума обсуждала вопрос о запрете резиновых шин на экипажах и пролетках. Гласный Ф. Ф. Воскресенский констатировал: «Третий год мы обсуждаем этот вопрос, откладываем, и в результате публика все-таки окачивается грязью. Такое безобразие, которое практикуется в Москве, вряд ли где допустимо. Все проходящие, едущие окачиваются грязью с головы до ног, фасады домов портятся, были случаи заболевания от того, что попадала грязь в глаза…» Целое десятилетие носились с проектом специальных устройств, но закончилось все полным крахом: «Шины с приспособлениями, казалось, разбрызгивали грязь еще усерднее, чем шины без приспособлений».

Н. И. Астров отзывается о думской оппозиции в положительном ключе – постоянный поиск слабых мест в городском управлении стимулировал управу Москвы работать лучше. Самоуправление первопрестольной столицы, самое занятное во всей империи, вскоре стало примером для других крупных городов. На рубеже XIX–XX веков в думе рассматривались интереснейшие вопросы, влиявшие на жизнь миллионного города – конка, канализация, окружная железная дорога, метрополитен, благотворительность, городская статистика, школы, больницы!

Вышестоящие власти не питали к самоуправлению особого интереса. Главное, мол, чтобы выделялись средства на важные для государства сферы – содержание войск, тюрем, полиции. Внешний блеск казался важнее внутреннего содержания. Деятелям широкого склада становилось тесновато в рамках думы, не хватало полномочий, бюджета, достойного количества избирателей, но органы местного самоуправления шли вперед и совершенствовались вопреки обстоятельствам.

Н. И. Астров затрудняется сказать, кого в городской думе было больше, либералов или охранителей. Перед первой русской революцией масса гласных «двинулась влево», в годы реакции подалась правее. Точными подсчетами занимались уже впоследствии, в эмиграции. Когда окончательно сформировались политические партии, предвыборные собрания начали походить на митинги, особенно в районах, населенных интеллигенцией. В 1908 году схлестнулись между собой сторонники кадетов и «Союза 17 октября». Либералы обвиняли членов «Союза 17 октября» в многомиллионных дырах городского бюджета и хозяйства. Октябристы, в свою очередь, заявляли, что кадеты сочувственно относились к забастовкам. Сторонник «Союза 17 октября» Н. П. Вишняков так описал жаркие предвыборные баталии: «По VI участку пролезли сплошь кадеты… Но огорчаться нам нечего. Дело в том, что в битвах по III участку полегла вся кадетская гвардия, все отборные нахалы, отравлявшие думские заседания»[238].