Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Но простые рабочие и крестьяне не имели возможности каждую неделю заглядывать в подобные заведения. Власть, подумав еще раз, делегировала полномочия по регулированию алкогольного рынка регионам. Большинство городских органов самоуправления оставили своим жителям право забыться пивом или вином, но Петроградская и Московская думы настояли на полном запрете производства и потребления алкоголя на вверенной им территории.

Народ моментально перешел на употребление дешевых суррогатов – из продажи постоянно пропадал сахар, а в провинции самогон стал твердой валютой. В городах еще имелись запасы денатурированного спирта. Получив заветную бутыль, спирт прогоняли через самодельный хлебный фильтр, а затем кипятили с лимоном и специями, чтобы придать техническому алкоголю приличный вкус. Формально с августа 1914 года спирт в Москве шел только на медицинские и научные цели, все закупки строго контролировались полицией. В 1916 году управляющий акцизными сборами Московской губернии жаловался, что лазареты постоянно требуют все больше и больше спирта, «…установить же норму этой надобности не представляется никакой возможности». Прислуга подворовывала у господ талоны на получение денатурата. Случалось, что горничную посылали в лавку за техническим спиртом. Женщины прятали посуду с алкоголем, предъявляли хозяевам горлышко якобы разбитой бутылки и обещали возместить убыток. Спирт уходил на черный рынок по цене, завышенной в несколько раз.

Городские низы предпочитали потчевать друг друга «ханжой» – едкой смесью денатурата или политуры с водой или каким-нибудь напитком. Получил распространение рецепт, когда на треть алкоголя приходилось две трети кваса. Хитровка, Грачевка, окраинные трущобные районы вновь расцвели пышным цветом. «Политуру очищают ватой, квасом, солью, приблизительно отделяют щерлак», – сообщали газеты. Политурой называли 20-процентный спиртовой раствор смолы, применяемый при обработке дерева. Народные умельцы ждали, пока образуется осадок, и добавляли по вкусу перца или чеснока. В праздничные дни суррогаты продавали пудами. По домам ходили мошенники и предлагали купить бутылочку вина «прямиком с таможни». Полиция составляла протоколы, но зараза распространялась все сильней. Популярностью пользовалась смесь с названием «Болтун» – молоко смешивали с политурой и многократно взбалтывали. Опаснее всех казался метанол, 10–20 миллилитров метилового спирта приводили к слепоте или смерти. Один из производителей денатурата предлагал добавлять в технический спирт специальные вещества, вызывающие рвоту. Он обосновывал свою идею германским опытом. Кое-кто из врачей хотел выделить «денатуратный алкоголизм» в отдельное заболевание.

С другой стороны, резко упали показатели уличной преступности. Если за август – декабрь 1913 года в Москве составили 590 протоколов о нанесении телесных повреждений, то за август – декабрь следующего года, когда действовал «сухой закон», только 238. «Я всесторонне наблюдал Москву в последнюю масленицу и утвердительно могу сказать, что за всю неделю я заметил только двух выпивших, тогда как в прежнее время от пьяных было опасно ходить по многим улицам», – сообщал в 1916 году видный чиновник акцизного ведомства. Если в начале войны «сухой закон» обеспечил подъем ура-патриотизма, то впоследствии он стал одним из факторов развала империи. Трудящиеся спиртовой отрасли потеряли работу, бюджет перестал наполняться – в 1916 году винная монополия дала казне только 1,5 % доходов. В провинции начиналось глухое шатание, да и столицы жили не лучше. Хитровка готовилась встретить революцию.