Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

«Прага» на углу Арбатской площади в первые годы своего существования была небольшим трактиром. Местные извозчики, нередко принимавшие по рюмочке для «сугреву», называли заведение «Брагой». В конце 1890-х годов здание попадает в руки купца П. С. Тарарыкина. Легенда гласит, что здание счастливчик выиграл на бильярде. В 1902 году «Прага» после нескольких лет реконструкции открылась уже как помпезный ресторан. Над обликом «Праги» в начале XX века колдовали архитекторы Л. Н. Кекушев и А. Э. Эрихсон.

Лев Толстой читал здешней публике роман «Воскресение», Чехов давал банкет по случаю постановки «Трех сестер», Илья Репин шумно отмечал спасение картины «Иван Грозный и сын его Иван». Заглядывали и профессора консерватории, для них в «Праге» устраивали особые «рубинштейновские» обеды. Максим Горький после успешной премьеры пьесы «На дне» ведет в ресторан всю театральную Москву. На радостях писатель дает метрдотелю распоряжения: «Рыбы первым делом и какой-нибудь этакой такой, черт ее дери совсем, чтобы не рыба была, а лошадь!» Василий Ключевский тихо возразил: «Лошадь! Это хорошо, конечно, по величине приятно. Но немного обидно. Почему же непременно лошадь? Разве мы все ломовые?»

Иван Бунин спешил в «Прагу» после каждого возвращения из заграничного путешествия. Однажды компания писателя заказала рябчика, икры, хлеба, водки и удостоилась надменного замечания старичка-педагога: «Кто же, господа, ест икру с черным хлебом?» Хороша была здесь и ботвинья. В одном из бунинских произведений читаем о «Праге», «…где хорошие господа уже кушали молодой картофель в сметане».

Георгий Иванов заглянул в «Прагу» незадолго до революции: «В 1916 году я был в Москве и завтракал с Садовским в «Праге». Садовский меня «приветствовал», как он выражался. Завтрак был пышный, счет что-то большой. Когда принесли сдачу, Садовский пересчитал ее, спрятал, порылся в кармане и вытащил два медных пятака. «Холоп! – он бросил пятаки на стол, – тебе на водку». «Покорнейше благодарим, Борис Александрович», – подобострастно раскланялся лакей, точно получив баснословное «на чай». Я был изумлен. «Балованный народ, – проворчал Садовский. – При матушке Екатерине за гривенник можно было купить теленка»… Он медленно облачался в свое потертое пальто. Один лакей подавал ему палку, другой шарф, третий дворянскую фуражку. Через несколько дней я зашел в «Прагу» один. Подавал мне тот же лакей. «Осмелюсь спросить, не больны ли Борис Александрович – что-то их давно не видать». – «Нет, он здоров». – «Ну, слава Богу – такой хороший барин». – «Ну, кажется, на чай он вас не балует?» Лакей ухмыльнулся. «Это вы насчет гривенника? Так они когда гривенник, а когда и четвертную отвалят… Не жалуемся – господин хороший…»[286]

В 1933 году Борис Зайцев, сам во многом питавший арбатский миф, вспоминал год 1909-й: «Ясно помню тот день, вечер в московском ресторане «Прага», где мы в малом кругу праздновали избрание Ивана Алексеевича академиком, «бессмертным»… Вряд ли и он забыл ноябрьскую Москву, Арбат. Могли ли мы думать тогда, что через четверть века будем на чужой земле справлять торжество беспредельно большее – не гражданами великой России, а безродными изгнанниками?» После революции «Прага» растеряла свой лоск, в голодные годы здесь все больше подавали котлеты и жареную картошку.

На бывшей Софийке, а ныне Пушечной улице, в 1870-е годы открылся ресторан «Под Альпийской розой», позже ставший просто «Альпийской розой» или «Альпенрозе». Вкусное баварское пиво и качественная кухня привлекали сюда московских немцев. Германские завсегдатаи ресторана в начале XX века платили по 600 рублей в год, чтобы никто не заглядывал в их излюбленный кабинет.

В январе 1905 года после неудачного покушения на великого князя Сергея Александровича здесь отдыхали террористы-эсеры Иван Каляев и Борис Савинков: «Мы пришли в ресторан «Альпийская роза» на Софийке, и, действительно, швейцар не хотел нас впустить. Я вызвал распорядителя. После долгих переговоров нам отвели заднюю залу. Здесь было тепло и можно было сидеть»[287]. В чинном заведении пела девица Ванда, одна из ключевых героинь повести Б. Акунина «Смерть Ахиллеса»: «В завтрак и обед сюда приходили московские немцы, как торговые, так и служилые. Кушали свиную ногу с кислой капустой, пили настоящее баварское пиво, читали берлинские, венские и рижские газеты. Но к вечеру скучные пивохлебы отправлялись по домам – подвести баланс по учетным книгам, поужинать да засветло на перину, а в «Розу» начинала стекаться публика повеселей и пощедрей. Преобладали все-таки иностранцы, из тех, кто легче нравом и при этом предпочитает веселиться не на русский, а на европейский лад, без пьяного крика и расхристанности».