Мост через реку Сан. Холокост: пропущенная страница

Кривоногов был демобилизован месяцем раньше Девятаева. Когда вернулся домой, поначалу мать не узнала сына, так он изменился. О возвращении в пограничные войска не было и речи, прошедшим плен в армии не место. Трудился в артели рабочим, потом устроился экспедитором отдела рабочего снабжения в пароходстве с зарплатой (июль 1957 года) 600 дореформенных рублей, ниже, чем средняя по стране. Пытался восстановиться в партии – безуспешно. Сохранилось письмо Кривоногова, адресованное в апреле 1957 года в Советский райком КПСС города Горький. В нем он просил о восстановлении в партии, куда его перед войной приняли кандидатом, а ее членом он так и не стал, поскольку кандидатский стаж истек летом 1941 года, когда он уже был в плену. «Так и не довелось мне быть полным коммунистом на бумаге… И вот на сегодняшний день я не коммунист, а ведь, не будь войны, я бы 17 лет был бы им. <…> Остаюсь большевиком! А в душе коммунистом». Слова искренние, хотя и нескладные. Немного напоминают ответ Чапаева на вопрос мужиков «А ты за большевиков али за коммунистов?» – «Я за Интернационал!»

«Как-то глубокой осенью ко мне приехал Михаил Девятаев, мой друг и побратим, – вспоминал Кривоногов. – После войны мы на время словно бы потеряли друг друга – каждый определял свою мирную жизнь. Мы провели ночь в воспоминаниях о пережитом».

Вероятно, их воспоминания касались не только военных лет, послевоенных – тоже. «Меня неоднократно вызывали в органы МГБ, – писал Кривоногов, – допрашивали, глядя на меня как на преступника». После войны всех побывавших в плену периодически вызывали на допросы в «органы». В одном только Государственном общественно-политическом архиве Пермской области имеются материалы на 14,5 тысячи бывших военнопленных, состоявших на оперативном учете органов госбезопасности. Допрашивали не торопясь – скажем, согласно упоминавшемуся уже протоколу от 24 января 1949 года, допрос Кривоногова продолжался аж 6 часов. Были еще беседы с родными и близкими этих людей. «Меня то и дело в спецчасть вызывали, спрашивали, что муж рассказывает, – вспоминала Фаузия Девятаева. – Говорю: «Ничего не рассказывает». – «Ну хорошо, когда вы с ним вдвоем, что он говорит?»

Тем не менее времена постепенно менялись. В середине 50-х страна впервые услышала о подвиге защитников Брестской крепости. «Десять лет назад Брестская крепость лежала в забытых и заброшенных развалинах, а вы – ее герои-защитники – не только были безвестными, но, как люди, в большинстве своем прошедшие через гитлеровский плен, встречали обидное недоверие к себе, а порой испытывали и прямые несправедливости». Это я процитировал «Открытое письмо героям Брестской крепости», автор которого писатель Сергей Смирнов добивался восстановления доброго имени героев и освобождения тех из них, кто был невинно осужден. Кривоногов не мог не слышать популярнейших радиопередач, которые вел писатель, и не думать о себе и других защитниках границы в Перемышле.

Идеологический сдвиг в этом отношении случился после публикации в «Правде» шолоховской «Судьбы человека» в 1957 году. Пять лет оставалось до публикации в 1962 году солженицынского рассказа «Один день Ивана Денисовича», посвященного судьбе другого солдата, оказавшегося после немецкого плена в советском лагере.

Но еще до того, 17 сентября 1955 года, была объявлена амнистия «в отношении тех советских граждан, которые в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. по малодушию или несознательности оказались вовлеченными в сотрудничество с оккупантами». Правда, военнопленных указ напрямую не коснулся. Говорить об их судьбе начали после XX съезда КПСС, на закрытом утреннем заседании которого 25 февраля 1956 года Никита Хрущев выступил с докладом, разоблачавшим «культ личности Сталина».

Важную роль в изменении отношения к военнопленным сыграл маршал Жуков. В июне 1956 года он представил в ЦК КПСС записку, на основании которой ЦК КПСС и Совет министров СССР 29 июня 1956 года приняли секретное постановление «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей». Правда, маршал не всегда был столь к ним заботлив. Главнокомандующий войсками союзников в Европе Дуайт Эйзенхауэр вспоминал, как Жуков услышал от него, что американцы обеспечивали попавших в плен солдат вермахта по рационам, принятым для американских военнослужащих – по причине нежелания дать противнику предлог плохо обходиться с пленными из США. По словам Эйзенхауэра, Жуков на это заметил: «Но что вам до солдат, захваченных немцами?! Они попали в плен и уже все равно не могли дальше сражаться!»