«Томатис», – просто представился доктор. Ему было сорок семь лет, и он держался очень прямо благодаря многолетним занятиям йогой. У него была широкая грудная клетка, бритая голова (что в те дни было редкостью) и необычно заостренные ушные раковины. Полю его фигура показалась угрожающей, но, когда он заговорил, его голос оказался мягким, теплым и успокаивающим. В глазах Томатиса была особая искорка, заставлявшая Поля чувствовать, что о нем заботятся. По словам Поля, его голос был «qui vous met en confiance» – делавшим вас уверенным в себе, достаточно уверенным для доверия другому человеку, и я сразу же почувствовал себя легко и спокойно».
После того как доктор Томатис ознакомился с результатами тестов, он прогулялся с Полем по парку и задал много вопросов о живописи, его домашней жизни, сексуальности, религиозности, его надеждах и мечтах. Он свободно не соглашался с Полем, однако давал ему понять, что его взгляды имеют значение.
Наконец Томатис объяснил Полю смысл его симптомов – его «petite misères», досадных мелких проблем, – таким образом, что Поль впервые в жизни смог понять свои трудности с чтением и самовыражением, свою крайнюю застенчивость, вспышки буйства, постоянную тревогу, неуклюжесть, бессонницу и страх перед будущим. Он объяснил, как сочетаются все эти проблемы, что казалось невероятным с учетом того, что он проверил лишь умение слушать. Поль подумал: «Он первый человек, который по-настоящему говорит
В парижском кабинете Томатиса Поля снова попросили надеть наушники и объяснили, что лечение начнется с ежедневного «слушания» в течение нескольких недель. Сначала он слышал лишь скрипучие и невнятные статические шумы с фрагментами из Моцарта на электронном синтезаторе, где звуки казались жестяными. Томатис сказал Полю, что он может заниматься чем угодно во время слушания, и Поль решил рисовать. Примерно раз в неделю он проходил очередной тест, а потом встречался с Томатисом.
Проходили дни, и постепенно он стал различать отдельные слова за скрипучими звуками. Слова казались далекими, словно доносились из иного мира. Потом внезапно выскакивала целая фраза или предложение. Через несколько недель он заметил, что его умение слушать улучшилось – он стал лучше различать звуки, – а проявления его симптомов начали ослабевать. Однажды он внезапно понял, что все это время слушал за скрипучими звуками голос своей матери.
Через четыре недели он стал другим человеком. Понадобились годы исследований, чтобы понять, как это произошло: как «обычная» энергия и информация звуковых волн помогла ему перестроить свой мозг.
Краткая история молодого Альфреда Томатиса.
Альфред Томатис родился во Франции в конце декабря 1919 года, на два с половиной месяца раньше срока, поэтому он весил чуть меньше полутора килограммов. Современные врачи гордятся тем, что могут спасать жизнь недоношенных детей. Но для самого ребенка выживание – тяжелая задача. Он оказывается извергнутым из теплого водянистого рая материнской утробы в грохочущий и сверкающий внешний мир с искусственными инкубаторами, машинными шумами и клиническими лампами, с блестящими металлическими трубками, входящими в полуторакилограммовое тельце и выходящими наружу. В случае с Томатисом это произошло за два с половиной месяца до того, как его мозг развился в достаточной степени, чтобы обрабатывать, фильтровать и смягчать все эти инородные ощущения. Природные часы работают точно, и многие сенсорные функции достигают состояния готовности к выходу во внешний мир только за две недели до средней ожидаемой даты рождения. Но слух является исключением: органы слуховой системы заканчивают формироваться и готовы к выполнению своих функций уже на среднем сроке беременности.
«У меня есть непоколебимое интуитивное убеждение[272]
, – написал Томатис, – что моя работа и мои предположения где-то в глубине связаны с условиями и состояниями, сознательными и подсознательными мыслями, основными потребностями и тайными желаниями, которые окружали мой приход в мир и оставили неизгладимый отпечаток на моем раннем детстве». Обстоятельства преждевременного рождения Томатиса тревожили его на протяжении всей жизни. Его отец, Умберто Данте из Пьемонта, на момент рождения Альфреда двадцатилетний юноша, был обаятельным оперным певцом и впоследствии стал одним из лучших голосов Европы; мать Альфреда тоже была еще подростком.