Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Я углубилась в лес, где под пихтами и березами росли тсуги и ели, и остановилась у саженца, сбросившего с себя снежную парку. После того, как я смахнула последнюю корочку смерзшихся кристаллов, его гибкий стебель медленно выпрямился. Я подумала: «Мы созданы, чтобы возвращаться к жизни». Остановилась у нескольких саженцев тсуги, выстроившихся вдоль материнского бревна. Подобное я видела на озере Мейбл. Подумала, что это дает юной поросли преимущества: и спасение от почвенных патогенов и лестницу к свету. Корни саженцев тсуги разрастались поверх раскрошившихся бревен и под ними, они обволакивали сплетения корней деревьев и разросшиеся корневища лещины, рябины горной и пахистимы, словно близкие знакомые из маленького дружного городка. Вероятно, их связывала общая сеть эктомикориз. Возможно, сеть образовывали даже кедр красный западный, тисы, папоротники и триллиумы, которые, как я уже знала, имеют арбускулярную микоризу. Самостоятельную арбускулярную микоризную сеть, полностью отделенную от эктомикоризной. Независимо от наличия разрозненных микоризных сетей, все растения в этом лесу принадлежали друг другу.

Теперь я знала, что береза и пихта связаны между собой, однако если береза всегда отдает пихте больше углерода, чем получает взамен, то это бессмыслица. Если бы так было всегда, то пихта в конечном итоге высосала бы из березы жизнь.

Были ли в жизни пихты периоды, когда она отдавала березе больше, чем получала? Возможно, в более старом лесу, где пихта естественным образом переросла березу, наблюдается уже перевес в пользу передачи углерода от пихты к березе.

Пробивавшийся свет привел меня к границе с соседней вырубкой. Здесь, где владелец ранчо в отместку разбросал семена злаков, проходил третий полевой эксперимент для моей докторской диссертации. Мне повезло, что, несмотря на траву, деревья хорошо росли на этом небольшом участке. Саженцы, которым исполнилось уже пять лет, вымахали выше меня. Я присела у одной из берез. Она была окружена толстой пластиковой кромкой, выступающей из земли, – верхней частью стенки, которую я опустила на метр в глубину, чтобы изолировать корневую систему деревца. Эта конструкция походила на ту же, что и из листового металла, которую я использовала в лесу. Но вместо рва вокруг группы саженцев здесь были отдельные рвы вокруг каждого из шестидесяти четырех саженцев, высаженных в правильном порядке и образовавших маленький лес. Крепкий пластик не имел повреждений – он останется целым в течение долгих лет. Я проверяла, продолжает ли береза помогать пихте в детские годы, и возвращает ли пихта в конечном итоге долг, возможно, в мертвое время – ранней весной и поздней осенью, когда у березы нет листьев, и занимается ли она этим в больших масштабах, когда естественным образом обгоняет березу в зрелости.

Для этого я сравнивала участок с обкопанными деревьями и соседний участок, шестьдесят четыре березы и пихты которого, оставленные нетронутыми, переплетались как единое целое.

Процесс выкапывания траншей напоминал археологические раскопки в каком-то древнем городе пней.

Для такой работы мы с Барб наняли парня с мини-экскаватором и бригаду из четырех молодых женщин с лопатами. Мы выкорчевывали разросшиеся корневые системы и убирали гранитные валуны, чтобы прокопать девять траншей вдоль восьми рядов деревьев (девятая проходила с внешней стороны последнего ряда). Перпендикулярно выкопали еще девять траншей. На пересечении образовались шестьдесят четыре островка почвы, на каждом росло по одному деревцу. Когда мы обложили эти островки пластиком, чтобы корни и микориза не прорывались наружу, и засыпали получившийся лабиринт землей, остались видны только кромки пластика. Внизу скрывался идеальный квадрат размером восемь на восемь.

Меня интересовало, действительно ли пихты здесь уступают по высоте пихтам с другого участка, где корни свободно переплетались с корнями соседей. Один из саженцев был мертв: красные иголки на снегу словно капли старой крови; я ухватила его за расслаивающийся ствол и вытащила из земли. Гниющие корни скрывались под расползающимися черными грибными нитями – ризоморфами. Щелкнув складным ножом, я срезала кору у основания ствола и обнажила ксилему. Петля белоснежных грибных гиф подтверждала гибель от грибного патогена Armillaria ostoyae. Внутри пластиковых ограждений я не досчиталась трети пихт.

На участке без прокопанных траншей все растения выжили; я могла поклясться, что они выше. Захлопал крыльями ворон; воздух пронзил свисток поезда. Достав штангенциркуль и блокнот, я измерила диаметры всех берез и пихт на обоих участках. Когда солнце скользнуло за гору, я вернулась к пикапу, промокшая и дрожащая. Включила зажигание, поставила обогреватель на полную мощность и при слабеющем свете принялась считать на калькуляторе.