Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Заявку я все же подала. Дон поддержал меня, но не хотел переезжать в Ванкувер, несмотря на то что ему не нравилось жить и в Камлупсе, где я работала. Побывав в маленьком городке Нельсон, расположенном в бассейне Колумбии недалеко от Некаспа, где выросла моя мама, он загорелся идеей переехать туда. Лес там был пышным, городок – маленьким, темп жизни – медленным, люди – образованными, либеральными и артистичными. Я понимала его тягу. В конце концов, в Нельсоне обосновались многие из моих родственников, и наши девочки оказались бы поближе к моей маме – их бабушке Джун, к тете Робин и дяде Биллу, кузине Келли Роуз и кузенам Оливеру и Мэттью Келли. Но он был таким маленьким и отдаленным, что для нас там не оказалось работы. И – невообразимо – я больше не смогла бы заниматься своими исследованиями. Комиссия включила меня в шорт-лист, состоящий из сотни претендентов, и в середине зимы я полетела в Ванкувер на собеседование, сказав себе, что в моей власти согласиться или отказаться.

Через несколько месяцев мы с Доном и девочками приехали к маме в Нельсон. Снег едва сошел с перевалов, на озере только растаял лед. По озеру Кутеней плыли первые парусные лодки, на кустах снежноягодника вдоль обочин улиц, усаженных деревьями, распускались листья. Дон мечтательно вздохнул. Когда мы ехали по Кокани-авеню к дому бабушки Джун, Ханна возбужденно кричала о пасхальной охоте за яйцами со своими кузенами, а Нава смеялась за компанию с ней, хотя ей только что исполнилось два года, и она еще не понимала этих восторгов. Бабушка стояла у двери, держа в руках мелки и книжки-раскраски. Пушистый серый котенок Фиддлпафф с шестью пальцами на каждой лапе гонялся за бабочками, скользившими над лужайкой. Ханна взбежала по лестнице, Нава на буксире, Фиддлпафф следом, а я открыла ноутбук и увидела письмо из университета с предложением работы.

Мама немедленно сказала, что я должна соглашаться. Внезапно это стало реальностью, я почувствовала себя польщенной и помолодевшей. Однако Дон напомнил мне о том, что уже когда-то говорил. Он сбежал из родного Сент-Луиса и не хотел снова оказаться среди заводов и пекарен, автострад и метро, прижатых друг к другу построек и небоскребов – в месте, где ближайшие деревья росли в городских парках. Я возразила, что скоро потеряю работу, а он не в восторге от жизни в Камлупсе, и поэтому, возможно, большой город – как раз то приключение, которое нам необходимо. Во всяком случае так мы разберемся с надвигающейся финансовой неопределенностью.

Девочки остались в доме с бабушкой, а мы с Доном, стоя под яблоней, спорили под его рефрен «не хочу жить в Ванкувере». Он махнул рукой в сторону ледника Кокани, где мы могли бы ходить в пешие походы и кататься на лыжах, и сказал, что именно поэтому хотел поехать в Канаду.

– Просто будь уверена в себе, и тебе не понадобится эта работа, – объяснял он. – Вдвоем мы справимся.

Я смотрела в сторону гор, где кедры отбрасывали тень на заманиху и лизихитон, где в нос ударял сладковатый органический запах лесной подстилки, где свежая журчащая вода придавала мягкость волосам, на пнях росла гекльберри и ручейками цвел копытень. Там, где старые леса постепенно вырубали, высаживая вместо них ряды пихт, сосен и елей.

– Но у меня больше никогда не будет такой возможности, – возразила я, представив, как это предложение кружится и исчезает в канализации.

Муж хотел спокойной жизни, подальше от чужих ожиданий, что он станет доктором, юристом или бухгалтером, поближе к горнолыжным склонам. «Познакомьтесь, мой сын – доктор», – говорили мать и тети Дона о его брате и кузенах, в то время как Дон с отцом обсуждали рыбалку и бейсбол. Даже во время нашего знакомства, когда ему было двадцать девять, он рассказывал, что собирается уехать в горы, но я была настолько поглощена своим стремлением понять лес, что не воспринимала его слова всерьез.

Я отделила один из тройных прицветников раскрытой пихтовой шишки и провела пальцем по красному углублению в форме сердца, в котором когда-то лежало семя-крылатка. На грядке в мамином саду рос новый саженец пихты, и его кожура отвалилась от семядоли. Кора этого маленького деревца покроется морщинами только через сто лет.

– Я тоже люблю Нельсон, – сказала я.

Но я хотела получить должность профессора, потому что вскоре потеряю нынешнюю работу. Что бы мы ни решили, один из нас будет несчастлив. А если я не справлюсь? Возможно, большой город окажется таким же ужасным, как опасается Дон. Я тревожилась, что слишком сильно нагружаю наших дочек, наш брак.

– Нам не нужно много денег. Мы можем просто жить в лесу, – настаивал Дон.

Мой взгляд скользил мимо края крыши маминого желтого двухэтажного викторианского дома; по ее крутому скату пласты снега могли слетать через проулок на двор соседа. Я боялась, что он может услышать: казалось, Дон говорит очень громко.

– А как же моя работа? У меня все еще куча вопросов, – спросила я, бросив шишку на клумбу, словно бейсбольный мяч.

– Сьюз, воспитывать детей лучше в Нельсоне, – ответил он.