Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Его губа подергивалась. Как-то я уже видела подобное, когда мы спорили, стоит ли возвращаться в аспирантуру.

Мы ужинали в модном кафе «All Seasons». Я заказала нерку, Дон – что-то вегетарианское. Мы избегали смотреть друг другу в глаза. Наконец я произнесла:

– Только подумай, как весело мы могли бы проводить время с девочками.

Он отодвинул тарелку и посмотрел на меня.

– Я точно знаю, как это будет. Придется два часа ехать через весь город до леса, а когда мы окажемся в спокойном месте, о котором мечтали, там уже будет миллион других людей.

Я не понимала, о чем он. Будучи студенткой в Ванкувере, я никогда не сталкивалась с такими толпами, когда ходила в походы или каталась на лыжах.

– Все не так плохо.

– В Сент-Луисе не было такой природы, как здесь.

– Мы можем приезжать в Нельсон летом.

– Я не буду мистером Мамой, – заявил Дон, и парень за соседним столиком взглянул на нас.

– Я буду рядом, тебе не придется всем заниматься, – сказала я, стараясь не повышать тон.

– Нет, я знаю, что такое эти научные должности. Я видел, как профессора в Орегонском Университете вкалывают всю жизнь. Я же тебя знаю: ты будешь безостановочно трудиться, а я останусь присматривать за детьми, потому что не уверен, что для меня там найдется работа, – настаивал он.

Ниша Дона в области моделирования и анализа данных была невелика, пул клиентов – узкоспециализированным, и он почти никого не знал в Ванкувере. Как вариант – пойти в более крупную консалтинговую компанию, но ему не нравилась сама идея после стольких лет самостоятельной работы отчитываться перед другими. Интерес мужа к работе в лесу всегда был слабее моего – возможно потому, что он родился в городе. Или его больше интересовало создание что-то на компьютере или в домашней мастерской. В этот момент мы выглядели жителями разных планет.

На следующий день мы осматривали выставленную на продажу землю над рекой Кутеней в окрестностях Нельсона, где какая-то пара расчистила в лесу участок, с которого открывался вид на реку; иглы взметнувшихся в небо лиственниц были ярко-зелеными, сорокаметровые кроны пихт – темными и пышными. На площадке, подготовленной для будущего дома, стояла детская коляска, а из палатки вышла молодая женщина с соломенными волосами; один ребенок рядом, другой на руках.

Они с мужем пытались обустроиться, но женщина сдалась, потому что в палатке не было ни тепла, ни воды. Ее муж пригласил нас пройтись по территории. Я перетащила Ханну и Наву через бревна и сквозь кусты, и мы сели под лиственницами. Дон разговаривал с парнем о цене, а я размышляла о том, как это красиво, но невозможно. Мы бы тратили все время на заготовку дров и огород, не имея работы.

Мы продолжали спорить об образе жизни, деньгах, о каждом возможном сценарии, пока водили детей в Лейксайд-парк, гуляли по Бейкер-стрит, рассматривая предметы искусства и книги, покупали мороженое в кафе «Wait’s News», где еще бабушка Уинни несколько десятилетий назад покупала его нам.

Через несколько дней, сидя с девочками под яблоней, Дон сказал:

– Ладно, давай дадим твоей работе два года. Дольше я не выдержу.

Я обняла его, а Ханна помчалась к бабушке и закричала:

– Мы переезжаем в Манувер!

Мы решились. Теперь мне не требовались разрешения Лесной службы; с получаемыми грантами я могла делать все, что хотела. Могла докапываться до основ взаимоотношений в лесу; идеи о связях и общении между деревьями развернулись в более целостное понимание лесного разума.

Первый раз я вела свой курс осенью 2002 года, все еще курсируя между Камлупсом и Ванкувером (триста восемьдесят километров в одну сторону): наше жилье в городе было еще не готово, и требовалось продать бревенчатый дом в лесу. Впервые после рождения Ханны я оставалась одна на две ночи в неделю и ощущала себя немного потерянной. Но это было здорово – провести вечер в одиночестве, выйти на прогулку без детей, почитать на ночь книгу, а не моментально отключаться, послушать в машине песни Джуэл без каких-либо возражений. На Хэллоуин мы перевезли вещи в новый дом. Ханне было четыре года, Наве – два. Ханна обожала свой костюм льва, Наву я нарядила теленком. Оставив коробки нераспакованными, мы отправились по новому району; Ханна впервые подбегала с наволочкой к дверям и выкрикивала «Сладость или гадость!», копируя других детей. На предыдущем месте соседи жили чересчур далеко, а она была слишком мала. Нава примостилась у меня на руках, положив голову на плечо. В ту ночь дети спали на одеялах среди коробок в своей спальне наверху. Мы с Доном наблюдали, как тени от шелестящих листьев мечутся по стене первого этажа, и прислушивались к шагам по тротуару. Близко звучали сирены, прямо над нашей крышей шли на снижение самолеты, и я размышляла во что, черт возьми, всех втянула.