Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Деревья у ручья росли плотно и пышно, а вот те, что находились выше по склону, были редкими и мелкими из-за более сухой почвы, поскольку вода слетала с гранитного склона, как санки. Сравнив архитектуру сети сухого верхнего древостоя и влажного нижнего леса, я могла узнать, будут ли связи наверху (там, где вода ценнее) более плотными, более масштабными, более важными для приживаемости сеянца. Возможно, выживание молодых растений там зависит от подсоединения к мицелию, напитанному водой, которую корни старых деревьев поднимают из глубоких расщелин в граните. Может быть, там, где почва пересыхает, подключение к мицелиальным сетям старейшин важнее для развития молодых растений, чем там, где почва влажная.

Двигаясь вдоль ручья, я проверяла, нет ли на гумусе медвежьих следов. На звериной тропе, шедшей вдоль кромки воды, экскрементов не было. Я высматривала, не происходит ли чего необычного, но вокруг лишь трепетали листья в темно-кровавых зарослях кизила. Я направилась вверх по гребню, где в двадцати метрах от меня стоял первый старец; сеянцы окружали его кольцом, похожим на обруч Навы. Чтобы определить возраст дерева, я достала Т-образный бурав, радуясь, что его ручка имеет яркий оранжевый цвет; листья дикой малины величиной с тарелку могли скрыть все, что упало. Я уперла инструмент на высоте плеча в борозду в толстой коре и просверлила до сердцевины, вынув керн-образец древесины, демонстрирующий поперечное сечение его полосатой внутренности.

Глядя на керн, я медленно сосчитала годы, отмечая точками каждое десятилетие. 282 года. Я взяла образцы еще у дюжины деревьев вокруг – разной высоты и обхвата; возраст варьировался от пяти лет до тех же нескольких столетий, что и у первой пихты. Пожары в этих лесах полыхали каждые несколько десятков лет. В сухое лето с массой мелкого топлива, когда веточки и хвоя старых деревьев накапливались на лесной подстилке, трава под ними увядала и высыхала, а густая поросль новых пихт начинала заглушать влаголюбивые тополя и березы. Одной искры было достаточно, чтобы сгорали целые участки леса, причем старые деревья обычно выживали, а подлесок уничтожался подчистую. Если пожар опалял подстилку в год, урожайный на шишки, то прорастала новая группа семян.

Я засунула керны в цветные трубочки, заклеила концы малярной лентой и пометила каждую, чтобы позже перепроверить возраст и измерить ежегодный радиальный прирост деревьев под микроскопом в университетской лаборатории. Затем можно будет сопоставить этот прирост в каждом году с соответствующими данными о дождях и температуре. Я провела большим пальцем по краю лопатки, проверяя остроту, проследила за толстым корнем, идущим от основания первого старого дерева до того места, где он сужался до ширины пальца, и всадила инструмент в лесную подстилку в поисках ржаво-коричневых трюфелей – чешуйчатых подземных плодовых тел гриба Rhizopogon.

Лопатка прорезала подстилку и ферментационные слои, вскрыла гумус и обнажила плотные зерна лежащих ниже минералов. Сюда опускались частицы гумуса и выветрившейся глины, а корни и микоризы добывали здесь питательные вещества.

Через полчаса, когда комары искусали лоб, а колени болели от опоры на ветки, я наткнулась на трюфель размером с шоколадное пирожное: он находился как раз между слоем гумуса и минеральным горизонтом. Соскребя органические крошки, я обнаружила бороду из черных грибных нитей, тянущуюся с одной стороны к корням старого дерева. Я проследила за пучком нитей в другом направлении: он привел меня к скоплению корневых кончиков, похожих на белые полупрозрачные соцветия кошачьей лапки. Для их очищения идеально подошла тонкая мягкая кисточка, которую я позаимствовала из набора красок Ханны. Один из кончиков корня притягивал особое внимание, и я мягко потянула за него, как за нитку, выбившуюся из шва. Чуть вздрогнул сеянец, находившийся на расстоянии ладони. Я потянула еще раз, посильнее, и сеянец, сопротивляясь, отклонился назад. Я посмотрела на старое дерево, затем на маленький росток в тени. Их связывал гриб.

Ближние ветви задрожали, через луг метнулась желтая бабочка. Ветер переменился. Я взглянула на травы, окаймляющие эту группу деревьев, по спине пробежала дрожь. Посмотрела на опушку, где задерживаются и общаются медведи, койоты и птицы, однако движения не заметила.

Проследив за другим корнем старейшины, я обнаружила еще один трюфель, а потом еще один. Поднесла каждый к носу и вдохнула затхлый землистый запах спор, грибов и рождения. Отследила черные мясистые усики от каждого трюфеля до корней сеянцев всех возрастов. С каждым раскопом проявлялась структура – это старое дерево соединялось со всеми молодыми деревьями, росшими вокруг.